Танцы на льду жизни. «Я знаю о любви всё…»

Тут Сережа пытается застегнуть свой пояс. Он был понадежнее, на крючках. Но крючки не доставали до петель сантиметров 15! Тут уже я начал ржать как конь. В общем, меня зашили, а Карлсон катался без пояса. Я уже говорил, что был ниже Сережи на один сантиметр. Сидит Пономаренко в раздевалке и травит очередную байку: «Ребята, вчера на улице карлика встретил, прямо очень маленького. Ну вот, Сань, с тебя». Все лежат. Или во время тура в Колорадо. Пономаренко закрывает первое отделение. Обычно, придя в раздевалку, он рассказывал, легко было кататься или тяжело. Все его рассказы мы делили на восемь. Ну человек такой, выдумщик. И вот Колорадо, 3000 метров высоты над уровнем моря. Все и так в принципе ясно, но ждем вердикта друга. Просто вползает в раздевалку наш Мюнхгаузен и вещает нам: «Б…, никогда еще так легко не было! – Опираясь на стулья. – Просто носом дышал. Отвечаю». Честнейший парень.

Немного про Артура на тех же играх. Нас до катка возил school bus. Желтый автобус без кондиционера, а жара в Сиэтле была под 40 градусов. Мы попали в один автобус с Наташей Мишкутенок и Артуром Дмитриевым. Мы с Майей едем на тренировку, а ребята на соревнования в короткой программе. Выехали за два часа. Обычно ехать сорок минут, а тут из-за трафика ехали почти два часа. Про тренировку вообще ничего не помню, потому что Наташа и Артур надевали костюмы и коньки прямо в автобусе. Помню бег до Дворца спорта. Потом озверевший от жары Артур врывается в ближайшую раздевалку советской сборной по хоккею в коньках и костюме Дон Кихота, молча снимает верхнюю часть костюма и опрокидывает на себя чан со льдом и напитками. Хоккеисты ничего не поняли, но зааплодировали. Артур же вбежал на лед, где разминка уже подходила к концу. Больше летних турниров в моей практике не было.

Нужно сказать, Джузеппе поставил прекрасный танец. Наконец-то я узнал про брошенные кисти и мои брови домиком.

1991 год, сезон в разгаре. К оригинальному танцу я где-то раскопал блюз «Summer time» в очень необычном исполнении двух гитаристов. Получилась красивая композиция в стиле минимализм. Блюз и джаз – это вообще конек Джузеппе, нужно ли говорить, что оригинальный танец тоже ставил он. Когда мы показали музыку Александру Горшкову, он сказал: «Это либо фурор, либо провал». Из-за необычности музыкального выбора.

В будущем я частенько корил себя за любовь к так называемым «изысканным музыкальным произведениям». Может быть, из-за этого что-то проигрывал, каюсь, но иначе это был бы уже не Жулин… Ну не чувствую я «Полюшко-поле» с «Карминой Бураной», то есть поставить танец я и под Гимн России могу, но это будет против моего нутра.

Нужно сказать, Джузеппе поставил прекрасный танец. Наконец-то я узнал про брошенные кисти и мои брови домиком.

Брошенные кисти – это типичные джазовые руки, где нет классических позиций, а ты, как будто сбрасываешь что-то с тыльных сторон ладоней. Мне сначала это не давалось, но когда маэстро провел аналогию «этого» с полутвердыми отходами жизнедеятельности, я сразу расцвел как джазовый танцовщик. Майя тоже уловила главное и очень хорошо сбрасывала все лишнее с кистей.

Мы старались передавать в танце и секс, и разнузданность, и любовь – в общем, быть другими. Нужно признать, с кистями мы более-менее справились, с бровями было сложнее – страдание из русского человека хрен выбьешь, генетика.

Теперь про брови. Мы никогда не задумывались, но действительно 90 процентов русской эмоции – это страдание, от этого брови, попадая в позицию «домик», из этой позиции не уходят. Брови выжигались из нас каленым железом.

Мы старались передавать в танце и секс, и разнузданность, и любовь – в общем, быть другими. Нужно признать, с кистями мы более-менее справились, с бровями было сложнее – страдание из русского человека хрен выбьешь, генетика.