Танцы с королями. Дилогия

— Конечно, нельзя отрицать, что многие придворные очень привлекательны, — произнесла Роза, уминая свое любимое хрустящее печенье с кремом, которое лежало горкой на серебряном подносе под склонившейся веткой куста роз, — а некоторые даже на редкость красивы. — Кончиком языка она слизнула с верхней губы прилипшую крошку печенья. Мадам Этикет явно не одобрила бы столь вопиющего нарушения правил хорошего тона. — Однако все они страдают одним недостатком: им кажется, что они неотразимы. — В ее глазах заплясали озорные огоньки, и она хихикнула. — Правда, имея дело со мной, они убеждаются в своей ошибке…

— О, бедные мужчины! — ответила Жасмин. — А как насчет тех, кто испрашивал у королевы разрешения ухаживать за тобой?

— Она знает о моем отношении к браку. — Роза на несколько секунд задумалась, подняв голову, а ложка с кремом остановилась на полпути ко рту. — Я могу выйти замуж за того, кто мне понравится. Наверное, так и случится, когда я покину Версаль и буду жить здесь. Ведь мне одной станет скучно вечерами сидеть у камина.

Жасмин не нашла что ответить на столь серьезное заявление. Очевидно, любовь еще не проникла в сердце ее внучки, которая превратилась в настоящую красавицу, не имевшую, однако, ничего общего с версальскими дамами, похожими друг на друга как нарядные фарфоровые куколки-статуэтки. Ее красота обладала той же завораживающей силой, которая исходила от портрета Маргариты и, миновав Жасмин, рикошетом задела Виолетту и возродилась в Розе буйным непокорным цветом. Эти непослушные локоны, то и дело сбивающиеся ей на лицо, должны предупредить всех возможных соблазнителей — их обладательница не по зубам обычному мужчине.

Дом всегда казался Жасмин пустым после того, как Роза уезжала. Без нее все вокруг становилось блеклым; казалось, она увозила с собой и солнечные лучи, и комнаты наполнялись холодом. Жасмин теперь, садилась поближе к камину, потому что в любое время года ее старые кости требовали тепла. Это напоминало ей о мадам де Помпадур, которая постоянно куталась в шаль.

Иногда ей казалось, что над всей Францией без устали дует ледяной, злой ветер. Из-за пошатавшегося здоровья Жасмин вынуждена была большую часть благотворительной деятельности переложить на плечи помощников, которые часто посещали ее, чтобы отчитаться за израсходованные деньги и получить новые. Из рассказов этих людей и письменных отчетов, также представлявшихся ей из провинций, Жасмин могла оценить многие события, происходившие в стране, с гораздо большей объективностью, чем кто бы то ни было в Версале. Она, с ее цепким и острым умом, быстро и точно анализировала их и приходила к выводу, что Францию ждут большие потрясения. Об этом безошибочно свидетельствовали многие признаки, вселявшие в Жасмин тревогу. В народе зрела смута. Король отправил французские полки на помощь американцам в их борьбе за независимость, и теперь солдаты и офицеры возвращались, полные впечатлений, и рассказывали о новых свободах и о том, что в новой республике, называвшейся Соединенные Штаты, не было никаких дворян и все были равны. Это вело к подрыву существовавшего строя, в основе которого лежала абсолютная власть монарха. В душе Жасмин не одобряла действий Людовика XVI и считала, что французскому королю не пристало поддерживать чернь, восставшую против другого монарха, но, очевидно, Людовику не терпелось (а тут как раз подвернулся замечательный случай) приобрести нового союзника в войне с закоренелым врагом — Англией и заодно утереть нос Георгу III. Оставалось лишь надеяться, что во Франции не произойдет серьезных потрясений. Недовольство между тем росло не только среди бедняков, но и среди буржуазии где уже открыто и громко звучали голоса, требовавшее равных прав с дворянством и духовенством. Даже часть высшей аристократии во главе с герцогом Орлеанским стали в оппозицию к трону.

Роза, будучи погруженной в свой благополучный позолоченный мирок, совершенно не ощущала предгрозовой атмосферы, все более сгущавшейся в обществе, словно все беды и несчастья кончались у ограды Версаля. Дни ее текли так же беззаботно, как и прежде, заполненные экстравагантными развлечениями, которые обходились ей весьма недешево. Однако ей начало везти в карты, и это помогало покрывать все расходы, не залезая в долги, причем она соблюдала осторожность и никогда не садилась играть с теми, о ком говорили как о шулерах. Высокое положение и титул еще не являлись гарантией честной игры, но об этом было не принято упоминать в приличном обществе, и все молча мирились с явным обманом, даже когда мошенничество было столь неловким и явным, что только слепой этого не заметил бы.