Танцы с королями. Дилогия

Несмотря на решимость Акселя до последнего оттягивать свой отъезд в Швецию, шведский посол уже уведомил Стокгольм о пребывании графа фон Ферзена в Версале, сделав это не без задней мысли. Посол восхищался благородством молодого человека, покинувшего французский двор и отправившегося в Новый Свет в тот момент, когда, по убеждению многих, Мария-Антуанетта уже была готова погибнуть в его объятиях. Но теперь ситуация, похоже, повторялась. Исполняя во время концерта в честь важного иностранного сановника любовную песню, королева выдала себя тем, что почти все время не сводила глаз с Акселя фон Ферзена. Чем скорее он окажется дома, в Швеция, тем будет лучше для нее, него и Швеции, которой вовсе ни к чему было портить отношения с могущественной Францией. К тому же посол относился к графу с симпатией и не желал, чтобы его многообещающая карьера оборвалась в самом начале из-за глупого увлечения.

Никто не знал, сколько горьких слез пролила Мария-Антуанетта в тиши своего кабинета после отбытия Акселя. Розе показалось, что именно с того момента в поведении королевы наступил перелом. Она стала более серьезной и сдержанной в поступках, часто терпеливо и не спеша обсуждала с королем государственные дела у него в библиотеке. Людовик любил советоваться с женой, без тени уязвленного самолюбия признавая ее превосходство там, где требовалось точно и быстро оценить ситуацию. Однако это имело и свою отрицательную сторону, ибо всю ответственность за последствия ошибок и просчетов возлагали теперь на нее даже в том случае, когда фактически виноват был кто-нибудь из министров. Аргумент у врагов Марии-Антуанетты был всегда один и тот же: если бы королева поменьше думала об удовольствиях и развлечениях, а побольше о серьезных делах, такого наверняка не случилось бы.

Роза видела, что поездки с детьми в малый Трианон в эти дни приносили королеве куда больше радости, чем светские развлечения, концерты и карты, вместе взятые.

Забеременев в третий раз, королева возликовала, и чаша ее счастья воистину переполнилась, когда она произвела на свет еще одного мальчика почти в скромном уединении — при этом присутствовали лишь две особы королевской крови. После первых родов, когда королева чуть было не испустила дух, Людовик распорядился, чтобы отныне посторонних лиц не допускали в помещение роженицы.

При крещении мальчика назвали Людовик-Карл. Вскоре королева забрала его к себе в малый Трианон. Он рос очень болезненным и хилым ребенком и доставлял Марии-Антуанетте много тревог своими болезнями. Она считала, что свежий сельский воздух благотворно скажется на здоровье всех троих детей, и старалась проводить с ними как можно больше времени в малом Трианоне.

В то августовское утро стояла чудесная погода, и королева, как всегда, сама правила лошадью, запряженной в легкую коляску. Младенец был на руках у Розы, а дофин и принцесса сидели по обе стороны от нее. Кормилица и служанка дофина ехали позади в такой же коляске. Принц, которому к тому времени исполнилось пять месяцев, несмотря на все усилия Розы, постоянно кричал, и она предложила всем вместе спеть несколько колыбельных и усыпить младенца.

— О, да! — в восторге подпрыгнула на своем сидении Мария-Тереза. Я выберу первую песенку.

— Нет, я! — сразу отозвался молчавший до этого дофин, утверждая свои права мужчины.

К тому времени, как спор был благополучно разрешен, коляска свернула с версальской брусчатки на пыльный проселок, и мелодичный голос королевы затянул колыбельную. Когда младенец, убаюканный песнями, заснул, впереди появились три всадника, а вслед за ними виднелись их вьючные лошади. Роза тут же догадалась, что это были иностранцы, скорее всего, англичане. С тех пор, как между Англией и Францией были восстановлены добрые отношения, хотя бы внешне, на континент хлынул поток англичан. Многие из них предпринимали эти поездки для завершения своего образования. Предполагалось, что молодые люди приобретут в Европе необходимый лоск, а заодно перебесятся подальше от родимых гнезд, не нанося урона репутации своих родителей.