Танжер

– Нужно быть уверенным в этом, – сказала она. – Не нужно говорить – может… Кенни, Кенни…

Такса бегала в темноте, как большой зверь, и каждый раз возвращалась, проверяя нас, глаза ее горели у костра.

– Скажи какой-нибудь тост, – попросил я.

– Если я скажу, то все испорчу.

– Я столько выпил вина в этом году, что у меня слюноотделение усилилось, – лениво говорил я.

Сквозь ветви чернел дом, и только на втором этаже глубоко, просторно и таинственно светили узкие окна нашей с Суходоловым комнаты.

Потом она легла на кровать, а я на полу.

– А ты веришь в любовь? – спросил я у нее.

Она молчала, и казалось, что она заснула.

– Да, наверное, но когда доживаешь до какого-то момента, то, кажется, что ее уже и нет, а что-то другое…

Она замолчала.

– Другие привязанности какие-то, но она есть, лучше, если б она была.

Кен ночью спал то у нее, то со мной.

Утром ходили за водой на источник. Стучал дятел, я увидел и показывал ей на него. Она долго не могла увидеть.

– Черемуха уже зацвела, к холодам, – сказала она.

– А знаешь, как в Крыму называют черемуху?

– Как.

– Акация. Белой акации гроздья душистые.

– Значит, это акация. Ты так много знаешь про Крым.

– Да-а, знакомый один рассказывал.

– Кто?

– Алексей Серафимыч, писатель, он сейчас в Ялте.

Звонил Гарнику с Ксенией. Сказали, что приедут. Радостно и смешно, как будто я соскучился и хотел общаться с ними, больше чем с Марусей.

– Хочешь, я покажу тебе, где живет Советский Союз?

И мы пошли с ней в старый «писательский» магазин. Купили курицу. На полке вино «Агдам» и «777».

– Давай купим «Агдам»! Это азербайджанский портвейн. Вот когда я слышу «Агдам», то сразу вспоминается Советский Союз, ночной парк, скамейка с вырезанными на ней словами, вкус этого вина и чего-то тайного, запретного.

Купили два «Агдама». Липкая бутылка.

– Хотя я в Советском Союзе не пил. Первый глоток вина сделал после перестройки. Ты чего смеешься?

– Нет ничего.

– Так, говори?

Она показала тонким пальцем внизу этикетки. Там было написано: «Произведено и разлито ООО „Галда“. Московская область, г. Долгопрудный».

– A-а, ясно.

– Тебе бы тоже пошло это имя.

– Какое?

– Агдам. Мужественное такое.

– Как Адам, да?

– Нет, Агдам, так лучше, мужественнее. А что означает твое имя?

– Анвар с арабского – лучистый свет.

Она кивнула и замолчала, значительно и романтично клоня голову набок.

Сидели на лужайке за домом. Пели птицы, совсем по-летнему гудел шмель, осыпались оболочки почек, новорожденным глянцем блестели листья, по-новому подчеркивая изгибы ветвей и разделяя лес на высокие ярусы. На ветру листья трепыхались младенчески безвольно и каждый по отдельности, некоторые задирались и тонко вспыхивали на солнце и тогда по всему лесу метались тени. Удивительно приятно было это вино, как будто «Агдам» – вино нашей встречи. Снова пошел звонить Гарнику. Теперь хотелось как-то нарушить эту нашу уединенность с ней, о которой я так мечтал. Я ждал приезда Гарника и Ксении, словно чего-то специального. Хотелось разрядить эту ситуацию между нами, мы стали ближе друг другу, и теперь хотелось независимости, как в метро. Казалось, что на фоне Гарника и Ксении я снова стану самим собой, отстранюсь от Маруси, и буду виден ей с другой стороны; с ними я смогу более равнодушно регулировать наши отношения с нею. Все будет как надо, вот только их дождемся. Я думал, что уже не застану их дома. Но трубку сняла Ксения.

– Вы чего?! Я думал, что вы уже едете! Я же вас жду!

– Анвар! Мы поссорились! – кричала Ксения в запале ссоры.

– Знаете кто вы?

– Кто?

– Вы – суки!

Она бросила трубку.

Я вернулся и выставил в окно магнитофон. Выпили еще. Потом залаял Кен… Глаша, она шла мимо штакетника, окликнул ее и позвал к нам.

– Это Глаша.

Она смотрела на Марусю с детским любопытством. Кен злобно лаял на нее. Я общался с ней насмешливо, с неким вызовом. Приятно было общаться с нею, чувствуя рядом присутствие Маруси. И ее настороженное поведение сменилось на хозяйственное и покровительное к Глаше, я заметил, что Марусе стало легче. Я очень приятно опьянел, появилась прослойка между мной и миром, и приятно было играть все пьяные манеры всех пьяных людей, радостно чувствовать, как забавно и сладко это получается.

– Девчонки, зимы не будет в нашей жизни! – пьяно махнул рукой и прицыкнул. – Пошлите танцевать.

Вдруг закрутилась посуда, бутылки, завертелся Кен, мазнула сладкая ветка по губам.

– Ох ты… ничего… чуть не упал… иди вперед… ха-ха…

Солнечная, испещренная, зияющая кухня. Я на полную громкость включил магнитофон. Двери распахнуты настежь, янтарный дым колыхался в окне. Косые солнечные полосы на газовой плите, блеск полировки, наши отражения на ней. И все такое мягкое, ускользающее, возбужденное, жаждущее. Я напился из чайника и придумал это: набрал в рот воды и, с хохотом расплескивая губы, обрызгал их.

Они закричали от неожиданной радости, искренне, как только выпившие девушки могут.

– Ну-у, Анвар, кердык-бабай тебе пришел! – смешно остервенела Маруся.

– Все-все! Простите отморозка, больше так не буду, – смеялся я.