Танжер

Я нажал кнопку и махал диктофоном, а сам следил за ними. Они склонились и сильно оттолкнулись ногами от борта. Я бросился за ними и услышал, с каким глухим пузырящимся взрывом мы ворвались в воду. Повернулся под водой и в замедленном движении увидел странно вытянувшиеся тела Ксении и Димки, они сияли в лунных лучах, постепенно высвобождаясь из упругого облака пузырей, отрываясь от шлейфа. Я зарыдал в воде от хохота, услышал свои собственные звуки, махнул им и почувствовал у себя в руке диктофон, вытянул ее вверх, вынырнул сам. Димка с Ксенией держались за борта лодки, и странно было услышать их резкую человеческую речь и смех. Из диктофона доносились протяжные булькающие звуки.

– Ребята, диктофон накрылся!

С хохотом мы полезли все вместе в лодку, она поднялась и перевернулась, и мы снова ушли под воду. Вынырнули, и я вспомнил, что в лодке была моя куртка и джинсы, нырнул и наугад пошарил рукой, ухватил что-то. Это была куртка, а мои красиво протершиеся джинсы с таким классным ремнем утонули. И снова заметил, что у меня в руке диктофон. Этот японец окончательно захлебнулся, и я его выключил.

– Да ну вас на, пацаны! – злился Гарник. – Как мы теперь домой поедем?!

Он помог Ксении выбраться на берег. Она выпрямилась под светом этой большой луны, и невозможно было не смотреть на ее грудь и бедра, так облепленные платьем, как будто его не было вообще. С нее и Димки вода лилась ручьями.

– Все, пацаны, мы домой на, хватит!

– Пока, неудачник Джон, классно! – кричала Ксения, закрываясь руками. – До завтра, неудачник Энди! Ой, слушайте, я сандалию потеряла. Давайте поищем!

Видно было, что она хотела остаться с нами. Гарник накинул на ее плечи свою джинсовую куртку и подошел ко мне.

– Анвар, тебя надо спасать!

– Меня?

– Тебя надо спасать от самого себя, – сказал он.

– Прощай, друг!

Милиционеры оборачивались на Ксению. Она шла босиком, от нее на асфальте оставался мокрый след, будто она диковинная рыба. Остановилось такси, и Ксения забралась внутрь, следом сел хмурый Гарник.

– Прощайте, друзья! – крикнула она в окно.

Я тащил свою отяжелевшую куртку.

– Вот этот киоск, – сказал Димка. – А давай сейчас дома нарядимся бомжами и придем сюда.

– Точно, давай, – мне стало холодно. – А зачем, Дим?

– Мы же договаривались…

И я вспомнил, что он что-то говорил про девушку в киоске.

– Давай, Дим, видишь, я уже забыл, хорошо, что ты мне напомнил.

Мы быстро дошли до дома, я пощупал карман джинсов, и стало еще холоднее.

– Бля-а, Димка, а ведь ключи-то вместе с джинсами утонули!

– Твою мать, а?!

Мы стояли у подъезда и мерзли. Даже сигарет не было, перекурить. Потом я посмотрел и понял, как можно залезть.

– Через балкон, Дим.

Он испугался. Я зашел в подъезд, поднялся до лестничного пролета рядом с нашим балконом. Открыл окно на улицу, вылез из него и перемахнул на балкон. Прошел в темноте по сухому полу, открыл дверь Димке.

Я нарядился в одежду Нины Васильевны, надел ее шапку, похожую на старое грачиное гнездо, а Димка был Анатолем.

– Ну, хули, пошли, хули, – сказал он, смешно подражая Анатолю.

– Хосподи, Анатоль, мы одни… а где жи эти провинциалы, Анатоль?

Он долго говорил с девушкой в этом киоске, ненавязчиво пытался позвать ее с нами, закрыть киоск. Я знал, что она не пойдет. Она не хотела идти, но и не хотела отталкивать Димку, поэтому так долго все. А ведь могла бы остаться с ним навсегда, ведь он такой хороший. Только я один знаю, какой прекрасный и богатый мир в его душе, только нужно найти эту дверцу. Искала бы с ним эту дверцу.

В сером-сером рассвете мы шли по холодным трамвайным путям назад.

Я упал на матрас и заснул, как под водой.

Семнадцать

Он стоял напротив МХАТа, щурился на солнце и хлопал сумкой по коленям. Мы поздоровались, как всегда смущаясь, комкая первые слова, будто мы спешили поскорее перейти к чему-то другому, более важному. Он был такой некрасивый. Я снова увидел его сухую, не развитую и тонкую, как у мальчика, правую руку, а левая была обычная. Он старался прятать ее, потом перестанет, привыкнет ко мне. Он был такой некрасивый, что даже привлекал взгляд, на него хотелось смотреть и смотреть.

– Так странно, на этом месте когда-то был подземный туалет.

– Да?

– А теперь будет памятник Чехову.

– Да, и тоже в честь 850-летия Москвы, – засмеялся я. – Какой же он будет, интересно?

– Вечно ему не везет, жизнь продолжает шутить свои шуточки.

– … ты, старая голубая обезьяна, сколько тебя ждать?! – вдруг заорал в мобильник какой-то мужчина. Увидел нас и продолжил злобным шепотом.

Мы сели на скамью. Мимо проходили люди.

– Он был москвичом тысячу лет, – сказал Серафимыч. – Кажется так у Бунина в каком-то рассказе. Лет двадцать тому назад я стоял на этом же месте, надо мной, вон там, – он обернулся на пустое место на стене, – висел огромный градусник, и люди бежали в подземный туалет. Я ждал Лившица и злился, что его долго нет, а вот там висели афиши МХАТа имени Горького. Потом вышел Лифшиц и говорит: «Вы знаете, там такое на дверях пишут?! Я зачитался», – он засмеялся. – А там мужики друг другу предлагали знакомства.

– А Лифшиц это кто?