Тара

От этих дум стало ещё гаже. И удлинившиеся тени вечера казались зловещими когтистыми лапами, протянувшимися к его сердцу. И разрушенные, опустевшие деревеньки, проносящиеся мимо них, бесстыдно демонстрировали наготу стен и провалившихся крыш...

Богдан так расчувствовался, что пропустил свой шанс связаться с городом, когда Кристина заехала на заправку.

Уже совсем стемнело, когда Тутохина соблаговолила остановить машину в крошечной деревеньке. Запахи навоза и свежескошенной травы перемешались в прохладном воздухе. Бревенчатые домики лепились друг к другу, словно устрашившись окружающего их пустынного поля и угадывавшегося невдалеке леска. Обрадовавшись чужакам, бодро забрехали собаки. Жалостливо им в ответ откликнулась невидимая во мраке корова.

Кристина бросила машину и широко зашагала к одному из домиков. Тот оказался маленьким, в два окна, с невысоким крылечком. В какой цвет выкрашены стены в полумраке определить было сложно. И Богдан решил, что они зелёные.

Под ногами скрипнула ступенька, прогнулся под весом пол крыльца.

Тутохина забарабанила в дверь с упорством стенобитного тарана.

- Ма! Открывай! Ма! Оглохла, что ли? Открывай!

Защёлкали щеколды, дверь дрогнула и провалилась в полутьму коридора. Пахнуло солёными помидорами. В проёме появилась седая невысокая женщина.

- Чего кричишь, горластая! То полгода нет, то открывай ей дверь среди ночи! Кто это с тобой?

- Потом, ма. Домой пусти.

- Да входи, крикуха. Соседей переполошишь! - соблаговолила их впустить женщина.

Тутохина прошмыгнула внутрь. Решивший идти до конца, Богдан последовал за ней.

- Свет не включай, - остановила она мать. - Тебе не понравится, как я выгляжу.

- Да уж, всякую тебя видела, - мать оттеснила дочь и щёлкнула выключателем. - Боже ж ты мой! Что же ты с собой сделала, доча?

- Пластический хирург как сапер, ошибается лишь раз. И тоже навсегда, - попыталась отшутиться Кристина.

- Но что бы так! Путного в тебе была одна мордашка. Тебя теперь муж из дома выгонит! - безжалостно заключила мамаша.

Богдан с интересом рассматривал её. На вид обычная деревенская баба, не блещущая красотой. Крикливая, наглая, как и дочь. В застиранном халате, в серых шерстяных носках, причём совсем без тапок или ботинок. На шее крестик. И Мара совсем его не боится.

- Нет у меня больше мужа, мама! - выдохнула Кристина, присаживаясь на недавно выкрашенный в желтую краску табурет. - В тюрьме он. Надолго. Пятнадцать лет дали.

- Ой, беда! Как же мы теперь... - бабка прикусила язык и с недоверием уставилась на Богдана.

- Так кто это? - спросила она дочь.

- Просто попутчик. Утром уйдёт, - небрежно бросила Тутохина.

- Ар... Кристина, я тебя не брошу, - Богдан встал и слегка поклонился старухе. - Я Богдан Исаков, бухгалтер. Друг вашей дочери.

- Друг, съел двух мух! - Тутохина вышла из комнаты, хлопнув дверью. Под потолком закачалась лампа в простеньком абажуре, кидая оранжевый свет на покрытый цветастой скатертью стол, цветастые обои и полосатые дорожки, шкурой разноцветной зебры протянувшиеся от двери к двери.

- Хорошая работа, денежная? - заинтересовалась Кристинина мать.

"Она что, уже готова устраивать судьбу дочери с первым встречным?" - поразился такой незатейливой простоте бухгалтер.

- Мне хватает, - осторожно ответил он.

- А если семью заведешь? - допытывалась бабка.

- И семье тоже хватит, - решил ей понравиться Богдан.

- Это хорошо, - бабка хотела ещё что-то спросить, как в комнату ворвалась Кристина.

- Ма, как тебе не стыдно! Федьке меня подсунула, теперь этому!

- Молчи, дура! Ничего в жизни не понимаешь! - одёрнула её мать. - А ты, мил человек, не стесняйся. Сейчас я на стол накрою. Ужинать будем. Голодные, небось.

- Давно бы так, - отозвалась Кристина. - С самого обеда ничего не ела.

А если быть справедливой, то Арина и не обедала. Не успела... Теперь тело требовало у Мары должного ухода.

Богдану кусок не лез в горло. Но под взглядом двух женщин пришлось давиться холодной крольчатиной и недоразогретой картошкой.

Вспомнились зачитанные в детстве до дыр рассказы Гоголя. Какой сюжет пропадает: панночка восстала из мёртвых и пришла в родную хату! Вот ведьма, оборотничиха! Бледный свет лампы усиливал впечатление. Мать и дочь молча жевали. Мерно стучали вилки о тарелки. Вязкая, напряженная тоска, граничащая с безысходностью, окутывала два женских силуэта.

Богдану до одури захотелось убежать в ночь, во тьму, подальше от этого места, от нежити. В присутствии Мары страх только усиливался. Черты Арины почти не угадывались в новой владелице тела, и от этого становилось ещё страшнее. Её белые зубы вгрызались в мясо точно в беззащитную шею жертвы. И Богдан, борясь с накатившим приступом дурноты, выскочил из-за стола в огород.

Только там, при свете бусинок-звёзд, в трескотне цикад его разум немного прояснился.

"Я вытащу тебя, чего бы мне это не стоило, Аря", - сказал он себе.

Скрипнула дверь, заставив его вздрогнуть. Тутохина тёмной тенью спустилась к нему, оперлась о палисадник и уставилась на светлое пятно далёкого окна.