Тарабас. Гость на этой земле

Вскоре выяснилось, что осторожный Концев не принял в расчет неодолимо стойкую натуру иных солдат. Во всеобщей неразберихе некоторые, кому и водка, и пиво были нипочем, воспользовались долгожданной возможностью сбежать. Сперва молча, а потом, за пределами казармы, с пьяными песнями они кружными путями отправились в городишко Коропту, ведь давно толком его не видели и теперь вправду по нему тосковали. Лютую злобу на грозного Тарабаса они копили с тех пор, как он заманил их в казармы и загнал под свое жестокое иго. Хорошо жилось лишь его соратникам. И на них злились едва ли не больше, чем на самого полковника. Несколько раз недовольные пытались сговориться и сбежать либо открыто взбунтоваться. Недовольные! Кого только среди них не было — помимо ветеранов, которых Тарабас привел с собой в Коропту. Как только все они, сюда сбежавшиеся, утолили голод и жажду, они затосковали по воле, по сладкой сестре горького голода. Заниматься строевой подготовкой ради нового отечества, о котором покуда никто толком не знал, кому оно, собственно, принадлежит, было бессмысленно, ребячливо и утомительно. Но когда среди жаждущих воли доходило до сговора, о нем подлым образом (и непонятно как) сразу же доносили фельдфебелю Концеву. Наказания были жуткие. Некоторых заставляли по шесть часов на корточках сидеть на узкой кромке казарменной стены, под охраной двух часовых, готовых в любую минуту выстрелить, один из них стоял во дворе, второй — за стеной, устремив на приговоренного взгляд и дуло винтовки. В искусстве придумывать кары и пытки Концев не имел равных. Иным он самолично привязывал вытянутые руки к двум ступенькам длинной приставной лестницы, которую бедолага затем должен был нести перед собой, беглым шагом, обычным и парадным. Другим по десять раз кряду приходилось с винтовкой и полной выкладкой взбегать на верхушку крутой насыпи, сооруженной в дальнем конце казарменного двора; обычно за нею солдаты проводили тренировочные стрельбы. После нескольких подобных экзекуций тайные сговоры прекратились. Но злоба в сердцах осталась и росла.

Наконец-то они вырвались на волю. За первыми восемью, украдкой сбежавшими из казармы, последовали другие группы, на сей раз отнюдь не сговариваясь. Казалось, те, кого выпивка свалить не сумела, стали благодаря ей весьма прозорливыми. Их тела теряли равновесие, но головы оставались ясными. В скором времени — Концев и его люди еще не успели заметить, сколько народу от них сбежало, — беглецы, руководствуясь безошибочным чутьем забулдыг, уже добрались до трактира Кристианполлера. Вошли, тремя-четырьмя кучками, можно сказать, вломились.

Ворота постоялого двора стояли нынче нараспашку. После долгого перерыва в Коропте снова открылся свиной рынок. Еврей Кристианполлер славил чудеса Господни. Велик Он во всей Его неисповедимости, очень велик в Своей неизъяснимой доброте. Человеческому разуму непостижимо, почему именно сегодня снова открылся издавна привычный, добрый свиной рынок, так радовавший сердце Кристианполлера. Еще вчера никто и предположить такого не мог! Однако ж коль скоро Господь велит вновь, после долгого перерыва, открыть в Коропте свиной рынок, то об этом мигом проведали все окрестные крестьяне и, как знать, пожалуй что и свиньи.

Когда первые долгожданные крестьяне явились на постоялый двор «Белый орел», Кристианполлер приказал работнику Феде настежь отворить ворота, как в старые добрые времена, много лет назад, когда ни один человек с оружием, кроме мирного городового, не переступал порог постоялого двора. Да, когда в первые утренние часы приехали первые крестьяне, как ни в чем не бывало, словно приезжали сюда и на прошлой неделе, словно не было ни войны, ни революции, ни нового отечества, — в знакомых, крепко пахнущих, желтовато-белых овчинных тулупах без застежки, подпоясанных темно-синими льняными кушаками; когда эта привычные фигуры спустя годы явились снова, еврей Кристианполлер позабыл о бессонной ночи, об ужасе, о своих постояльцах-офицерах и даже о Тарабасе. Эти крестьяне казались надежными посланцами нового, полностью восстановленного мирного времени. Пока Кристианполлер в радостной и благоговейной спешке развязывал и сворачивал свои молитвенные ремешки, первые крестьяне уже вошли в трактирный зал. Торопливыми поклонами трактирщик пытался попрощаться с Богом, которому только что молился, и теми же поклонами поздороваться с крестьянами. О, каким сладким и мирным был острый запах их тулупов! Как чудесно хрюкали снаружи в соломе на повозках связанные свиньи! Без сомнения, то были подлинные голоса давно утраченного, сладостного мира. Мир вернулся на землю и остановился в постоялом дворе Кристианполлера.