Таракан

Там была одна из тех утечек из самого сердца правительства, которыми славилась эта газетка, нимало не заботясь о том, что подобная публикация идет вразрез с их строгим разворотческим курсом. Что угодно ради сенсации. Это были тщательно подобранные выдержки из меморандума Королевских ВМС, указывавшие, что роскофское дело было несчастным случаем. Представленные сведения не оставляли в этом сомнений: данные радаров и спутников, сообщения «корабль – берег», сообщения водолазов-спасателей патрульному кораблю, переговоры французского посольства и Елисейского дворца и рассказы очевидцев. Джим перечитал статью дважды. Ни к чему из этого не мог иметь доступ Саймон. Среди множества диаграмм и фотографий была и фотография с ним, где он стоял на аэродроме, мокрый и гордый, рядом с гробами, обернутыми флагами. Эта утечка была политической акцией, несомненно со стороны оборотчиков. Источник был очевиден. Заговор заднескамеечников и эта новость росли из одного места. Его враги не теряли времени, и разворотизм был под угрозой. Джим понял, что действовать нужно быстро.

Офис Ширли уже подготовил заявление для прессы. Джим прочитал его и удалил все намеки на извинения перед французами. Он не желал терять лицо. Он отказался от интервью. В двух словах, премьер-министр был невыразимо рад узнать, что случившееся с командой «Ларкина» оказалось трагической случайностью. Наши храбрые Королевские ВМС представили неопровержимые доказательства, которые французское правительство, по тем или иным причинам, представить было не в силах. Ужасная потеря, пережитая семьями погибших, оставалась предметом глубокой… понесших утрату… Премьер-министр выражал благодарность французским властям за все их… и желал заверить наших добрых соседей, что служебные перехваты их радио- и телефонных сообщений были не более чем искренним выражением глубокого уважения со стороны Соединенного королевства. …для Пятой республики.

Он поставил подпись под текстом и сказал сотрудникам, поднимаясь обратно в свои апартаменты, чтобы его не беспокоили. Он запер за собой дверь, убрал бумаги с кофейного столика и положил на него большой блокнот и шариковую ручку с красными чернилами. Какое-то время он сидел в задумчивости, обхватив подбородок ладонью, а затем принялся писать имена, обводить их кругами и соединять одиночными или двойными линиями со стрелками и знаками вопроса. Он оценивал действия и возможные последствия, вероятность их раскрытия и возможности отрицания своей причастности, рассматривая все это через искаженную призму альянсов, разрывов и опал. Его разум идеально подходил для этого, он был прекрасно сбалансирован и отличался приспособляемостью благодаря генетическому наследию невообразимой длительности, обеспечивавшему процветание его вида в течение миллионов лет, возводя выживание до уровня искусства. К тому же жизнь в постоянной, можно сказать рутинной, борьбе выработала в нем почти бессознательное мастерство самозащиты и охраны своих владений – причем скрытно. Он твердо знал, что победа будет за ним. Плетя интриги, он полностью реализовывал себя и переживал полноту бытия, радостно погружаясь в политику в самом чистом значении, то есть следуя принципу «концы в воду». Он усердно думал и высчитывал, и через полчаса ему стало ясно, что для убийства министра иностранных дел уже слишком поздно. Он открыл чистую страницу и задумался.

Были и другие, более мягкие, способы устранить противника. Современная общественная жизнь предоставляла метафорический арсенал вооружений не хуже гранат с растяжкой, отравленных дротиков и пехотных мин, ожидающих неосторожного шага. На этот раз Джим не колебался. Ему понадобилось два часа для написания статьи – возможно, для «Гардиан» – своего рода признания, которое требовало от автора навыка, совершенно чуждого Джиму, – вживания в чужой разум. Но он старался как мог, и уже через три абзаца ему стало жалко себя, точнее, того, кого ему следовало найти и задобрить. Или припугнуть. Это была схема с открытым финалом. Выяснить его можно было, только дописав текст до конца. Поставив точку, Джим встал с чувством эйфории и принялся мерить шагами небольшое пространство чердачной комнаты. Ничто не приносило такого раскрепощения, как хорошо сплетенная паутина лжи. Вот почему люди становятся писателями. Он снова присел и протянул руку к телефону. В его списке было три имени. Кому он мог доверять? Или кому он не доверял в наименьшей степени? Едва задав себе этот вопрос, он уже знал ответ, и его указательный палец застучал по клавишам.