Таракан

Самс выступал вместо разжалованного министра иностранных дел. В его речи не было, по существу, ничего нового, кроме акцента на срочности. Премьер сразу перешел к делу. Как всем известно, Соединенное Королевство собирается разворачивать свои финансы, а значит, и свои благосостояния, двадцать пятого числа текущего месяца. «Не пропустите!» – добавил он зазывно. В ответ возникли любезные улыбки. Премьер-министр пробежался по списку требований, давно знакомых публике, собравшейся в главном лекционном зале. Первый из новых ежегодных взносов Евросоюза в пользу Соединенного Королевства в размере 11,5 миллиарда фунтов стерлингов подлежал оплате первого января. Первый взнос НАТО ожидался не ранее июня. Средства, сопровождающие весь экспорт Евросоюза в Соединенное Королевство, должны учитывать индекс инфляции, составляющий два процента. И, как уже было сказано, – здесь Джим раскинул руки, как бы обнимая всю аудиторию, – в качестве жеста доброй воли средства, сопровождающие экспорт Соединенного Королевства в Евросоюз, будут также учитывать этот индекс. К этому были добавлены некоторые формальности и заверения относительно «направления движения» Соединенных Штатов. В заключительных замечаниях Джим выразил надежду, что уже в скором времени «чешуя отпадет от глаз ваших» [26], каковое изречение ввергло в ступор болгарскую переводчицу, сидевшую в своей кабинке, в задней части зала. «Чувство меры вас оставит, – перевела она слова премьер-министра, – и все слепо последуют за нами в будущее» [27].

После лекции молодой французский дипломат говорил коллеге, по пути к шведскому столу:

– Не понимаю, чему они аплодировали стоя. Да еще так громко и долго.

– Так они выражали возмущение услышанным, – объяснил ему старший коллега.

Британская пресса не без причины назвала речь Джима триумфальной.

На следующий день, в Берлине, произошел неприятный случай. Премьер-министр прибыл туда для частной встречи с канцлером. У нее выдался трудный день в Рейхстаге, и она, рассыпавшись в извинениях, приняла его в крохотной комнате отдыха рядом с ее кабинетом. Не считая двух переводчиков, двух стенографистов, трех телохранителей, немецкого министра иностранных дел, британского посла и второго секретаря, они были одни. Два лидера сели друг напротив друга за древний дубовый стол. Остальные должны были стоять. Премьеру открывался за спиной канцлера вид на реку Шпрее и музей за ней. Сквозь зеркальные окна он видел наглядную историю Берлинской стены. Джим знал по-немецки два слова: Auf и Wiedersehen [28]. Посреди встречи он принялся гнуть пальцы. Он хотел дополнительного финансирования для сопровождения немецкого экспорта автомобилей в Соединенное Королевство в обмен на дополнительное финансирование в поддержку британского экспорта рислинга из Глазго, который, как Джим объяснил, намного превосходил рейнскую версию.

В этот момент канцлер его перебила. Поставив локоть на стол, она прижала ладонь ко лбу и закрыла глаза.

– Warum? [29] – сказала она с закрытыми глазами и затараторила что-то, а потом повторила: – Warum, – и опять затараторила дольше прежнего, и так повторялось несколько раз, и последним словом, которое она произнесла, не открывая глаз и чуть опустив голову к столу, было все то же, простое и печальное: – Warum?

Переводчик произнес бесцветным голосом:

– Почему вы это делаете? Почему, с какой целью, вы разрываете на части вашу нацию? Почему вы налагаете эти требования на ваших лучших друзей и притворяетесь, что мы – ваши враги? Почему?

У Джима стало пусто в голове. Да, сказывалось утомление после стольких путешествий. В комнате повисла тишина. За рекой, перед входом в музей, шеренга школьников выстраивалась за учительницей. Британский посол, стоявший за спиной премьера, прочистил горло. Было душно. Надо бы открыть окно. В уме премьера проплыл ряд убедительных ответов, но он не стал их озвучивать. Потому что. Потому что это то, что мы делаем. Потому что это то, во что мы верим. Потому что мы сказали, что сделаем это. Потому что люди сказали, что хотят этого. Потому что я пришел всех спасти. Потому что. Это и был в конечном счете единственный ответ: потому.

Мысли его понемногу прояснились, и он с облегчением вспомнил слово из своей речи, произнесенной прошлым вечером.

– Обновление, – сказал он ей. – И электрификация авиации, – после напряженной паузы его прорвало, слава богу. – Потому, мадам канцлер, что мы намерены стать чистыми, экологичными, процветающими, едиными, уверенными и амбициозными!

Тем вечером, когда он дремал на заднем сиденье посольского лимузина, направляясь назад, в аэропорт «Тегель», зазвонил его телефон.

– Боюсь, плохие новости, – сказал парторг. – Я припугнул всех, кого мог. Они знают, что лишатся своих мест. Но не меньше десятка переметнулись к Бенедикту. Увольнение сделало его популярной фигурой. И они не верят Фиш. Или просто ненавидят ее. На данный момент мы потеряли больше двадцати голосов… Джим, ты там?

– Я здесь, – сказал он после паузы.

– И?

– Я думаю.

– Объявить перерыв pour mieux sauter ?[30]