Таракан

Взглянув в глаза всем за столом и обуздав непроизвольный порыв разразиться феромонной песнью радости, премьер-министр произнес степенные слова приветствия. Голос у него был низким и ровным. Над его правой скулой задергалась мышца. Раньше такого никто не видел. В ходе своих вступительных замечаний он мимоходом сослался на их неразрывную связь и сказал, что отныне их «новый» кабинет будет голосовать в парламенте единогласно. Больше никакого разброда. Слепое единодушие. За столом послышался продолжительный шорох и согласное мычание. Все были как один – колония убежденных единомышленников.

Итак, за дело. На выходе они получат экземпляры недавнего исследования настроений избирателей и должны будут внимательно изучить его. Им следует иметь в виду один конкретный вывод: две трети в возрастной группе от двадцати пяти до тридцати четырех жаждут сильного лидера, которому «не придется возиться с парламентом».

– А пока мы возимся, – сказал Джим. – Но… – он не договорил, и в кабинете повисла тишина. – Отклоненный законопроект разворотистов вернется в палату через три месяца. Все поправки оппозиции будут забаллотированы. Меры по адаптации к новому порядку будут приняты уже сейчас. Канцлер подтвердит, что мы потратим восемь миллиардов на переходные мероприятия.

Канцлер, сутулый человечек с седыми бровями и белой козлиной бородкой, подавил удивление и кивнул с пониманием. Премьер-министр кивнул ему в ответ и чуть скривил губы в улыбке. Высочайшее признание.

– Теперь вам пора узнать. Я назначил Разворотный День, День Р, на двадцать пятое декабря, когда магазины закрыты. После этого рождественская распродажа обеспечит колоссальный толчок для ВВП.

Он обвел всех взглядом. Все внимательно смотрели на него. Никто не выводил каракули в блокноте. Джим завел руки за голову и сцепил пальцы, поразившись приятностью этого ощущения.

– Мы будем действовать по плану: проводить денежные вливания – увеличивать денежную массу, чтобы универсальные магазины могли позволить себе покупателей, а покупатели могли позволить себе работы.

Министр иностранных дел сказал:

– Намечаются некоторые изменения…

Премьер призвал его к молчанию, чуть качнув головой. И расцепил руки, так что они свесились вдоль тела.

– Обеспечить День Р, другими словами Наш День, – наша первоочередная задача. Но и задача номер два почти столь же важна. Без нее первая может провалиться.

Он выдержал паузу для эффекта. За это недолгое время он успел подумать, что ему делать с Бенедиктом Сент-Джоном. В семье не без урода. Но устроить идеальное убийство не так-то просто, когда твой офис на Даунинг-стрит. Нечто подобное попробовал когда-то провернуть этот болван в цилиндре из палаты общин, Джереми Торп. Ничего хорошего не вышло.

– Впереди нас ожидают некоторые трудности, и мы должны вести за собой народ. Фокус-группы прохлаждаются как раз тогда, когда нам так нужна популярность. Жизненно важна. Так что будем поднимать налоги для малоимущих и снижать для богатых. После двадцать пятого большая халява для рабочих. Чтобы оплатить это, – я уверен, наш мудрый канцлер поддержит меня, – мы повысим правительственные доходы, наняв еще двадцать тысяч полисменов, пятьдесят тысяч медсестер, пятнадцать тысяч врачей и двести тысяч дворников, чтобы обеспечить ежедневную выручку. Учитывая их налоговые льготы, эти новые кадры наверняка с легкостью смогут оплачивать свои работы. А еще китайцы нам должны восемьсот миллиардов за три атомные электростанции, которые они будут строить.

Внимательное молчание в комнате поменялось, и, похоже, не в лучшую сторону. Никто не доверял китайскому правительству. Вернут ли они долг? И станут ли разворачивать свою необъятную экономику? Кто-то вежливо кашлянул. Несколько человек изучали свои ногти. Джим почувствовал, что ему грозило скептическое отношение, если он еще не вполне лишился поддержки кабинета. Его спасла министр транспорта, обходительная дама, курившая трубку, представительница северо-восточного избирательного округа, фанатично амбициозная, как о ней говорили.

– Мы сэкономим уйму денег, если обеспечим, как и планировали, скоростное железнодорожное сообщение с Бирмингемом.

– Блестяще. Спасибо, Джейн.

Осмелев, подал голос министр обороны, Хамфри Баттон, крепкий мужчина с квадратной челюстью:

– И если введем в эксплуатацию еще четыре авианосца.

– Отлично, Хамф.

– Десять тысяч новых арестантов принесут два с половиной миллиарда.

– Неплохо, Фрэнк.

Внезапно все стали наперебой что-то предлагать, желая выслужиться, называть ведомственные проекты, ставшие возможными благодаря новому порядку.

Премьер сидел, откинувшись на спинку, лучась от радости, чувствуя, как голоса омывают его, и бормотал время от времени:

– То что надо… это по-нашему… блеск!

Довольно скоро этот энтузиазм исчерпал себя, и в комнате повисла гнетущая тишина, в которой прозвучал вопрос министра иностранных дел.

– А как же мы?

Все головы вежливо повернулись к Бенедикту Сент-Джону. В тот момент Джим понял, что другие еще не знают, что это чужак.

– Что?

Министр иностранных дел развел руками, намекая на очевидность своего вопроса.