Тариф на любовь

Отнюдь не старушечья проницательность пугала. Я осторожно заглянула в плетеную емкость. Там действительно были корки черного хлеба. И вид у них был такой, словно хранились они тысячу и один год. А потом еще и несколько месяцев их кто-то обсасывал, да не смог сгрызть.

Накатила брезгливость. Корки даже в руки брать не хотелось. И старуха, кажется, это поняла. Хмыкнула. Отвернулась и пошарила у себя за спиной, чем-то гремя. На стол передо мной легла деревянная ложка. Маленькая, почти изящная, расписанная черными и красными узорами. Я такие видела на ярмарке ремесел в своем городе.

– Ешь уже, цаца.

Под пристальным, совсем не старушечьим взглядом я зачерпнула густой массы из горшочка и положила в рот. Бабка внимательно наблюдала, как я пробую сладость.

В мед что-то было подмешано. Я ощутила на языке мелкие сухие крошки, напоминающие кофе крупного помола и привкус мяты, легкую травянистую горечь. Вопросительно глянула на бабку.

– Не боись. Там все, чем богат этот лес. Если бы ты была полноценной и обученной ведьмой, то почувствовала бы, что там нет ничего, что может причинить вред живому.

Я, как раз поспешно запивающая проглоченный мед горячим молоком, поперхнулась и вытаращилась на бабку, не смея задать вопрос. Но она опять все поняла сама и без слов:

– Чего уставилась? Ешь. Я прожила на этом свете почти восемь веков. Многое знаю и умею. Мне открыто многое из того, что для других всегда покрыто мраком. Этот лес я знаю, как себя. И сил накопила немало. И в этом-то и моя беда. – Старуха тяжело вздохнула. – Ведьмы столько не живут. Самое большее – лет пятьсот. А меня сила держит, не отпускает. Обычно дочери помогают матерям уходить на покой, затворяют силу в старом теле. А от меня дочери отказались, ушли к людям, отказались от дара. Вот и маюсь на белом свете. Кому могу, помогаю. И жду того, кто поможет мне обрести покой.

Странно было видеть слезу, вытекшую из ясного, блестящего черного глаза на сморщенную, как печеная картофелина, щеку. Неожиданно бабку стало жалко. Я неловко кашлянула, поставила кружку на стол, позабыв про молоко.

Старуха смахнула мешающую ей влагу и вздохнула:

– Ты могла бы мне помочь. Я чую в тебе ведьминскую кровь. Хоть и спящая, но она есть, чистая и сильная.

Я дернулась:

– Этого не может быть. Я обычная.

– А мать твоя?

Я невольно втянула голову в плечи. Бабка хмыкнула:

– Значит, мать – ведьма. Как же она допустила, чтобы ее дочка спуталась с кровососом?

– Не троньте Алекса! Я жива до сих пор только благодаря ему! Вы же ничего не знаете!

Ехидный фырк прервал мою революционную речь:

– Ишь, как вскинулась! Да. Я не знаю, откуда вы пришли. Чую только, что вы – чужие в этом мире. И вампир твой какой-то не правильный. Обычно от них пахнет кровью и смертью. А от этого и запаха никакого толком нет. – Тут уже фыркнула я. Так ей и надо! Не все же она может знать. Но бабка не обратила на мой бунт никакого внимания. – Да и ты какая-то странная. Силы в тебе много, я чую. Да и мужика ты уже познала. Но почему сила по-прежнему спит, не могу понять.

У меня перед глазами, как наяву, встал странный сон, недавно увиденный мною в номере Миланского отеля: всхлипывающая мама, что-то говорящая о каком-то блоке. Вот только бабке об этом знать не нужно было. Сама разберусь. В попытке скрыть от излишне проницательной старухи свои мысли и чувства, я зачерпнула полную ложку меда и сунула ее в рот. Бабка довольно улыбнулась.

– Не трясись так. Не нужны мне твои тайны. Своих полно. Даже если ты и приняла решение отказаться от ведьминской силы, и решила заделаться вампиркой, это твое дело. Только знай: ведьминский дар – это не только дар. Часто он бывает проклятием. Возможно, что твоя дремлющая сила не сможет помешать тебе уйти из живых и вернуться уже неспящей. А возможно, у твоего кровососа и не получится ничего. Ты должна знать об этом заранее. Если не станешь вампиркой, уходи от него, иди к людям. Тебе обязательно нужно родить. Чтобы было кому в старости помочь с силой. Чтобы не оказалась ты в моем положении: одна посреди леса, никому не нужная…

В словах старухи ясно звучала неизбывная горечь, пробуждая в душе желание помочь невероятной силы. Я поспешила заткнуть этот голос совести и деланно возмутилась:

– Не ваше дело, с кем и как я проживу свою жизнь!

Бабка покладисто согласилась:

– Не мое. Но ты вспомнишь мои слова, когда станешь стареть. А твой кровосос останется таким же молодым красавчиком. И бросит тебя, не желая делить ложе со старухой.

Во мне поднялась слепая ярость:

– Этого не будет никогда! Мы любим друг друга!

Наверное, я была слишком не сдержана. Потому что старая ведьма неожиданно умолкла и даже отшатнулась от меня, что-то рассматривая на мне круглыми от удивления глазами. Знать бы еще что.

Бабка хмыкнула:

– Даже так. Неожиданно. Ну да ладно, не мне спорить с богами.