Тарикат (СИ)

— Но завтрак... — начал было я.

— О, Аллах, когда ты успел стать таким прожорливым? — изумился Хасан, и я не понял, шутит он или нет. — Сапарбиби собрала нам немного еды. Поедим в дороге.

***

Густой аромат мясной похлебки и жаренных на огне лепешек бесцеремонно ворвался в мои воспоминания и выдернул в реальность. Я вылез из-под навеса и обвел взглядом стоянку: то тут, то там поднимались к небу сизые дымки от очагов, разносясь по округе щекочущими ноздри запахами готовящейся пищи. В животе призывно заурчало, а рот наполнился слюной.

— Слышу глас истинного батыра!

Я обернулся. Улыбающийся во весь рот Хасан как раз вынырнул из-за кустов, таща полные бурдюки.

— Держи, герой! — дядя протянул раздутый прохладный на ощупь мех.

Я сделал несколько жадных глотков. Холодная свежая влага чудилась мне божественным нектаром, волной расходящимся по телу, наполняющим и возвращающим стремление к жизни.

— Пришел в себя, я смотрю? — хитровато уставился на меня Хасан. — Тогда своди на водопой верблюдов. А я пока займусь ужином. Клянусь Аллахом, такой вкуснятины ты еще не пробовал!

— Ловлю на слове, — подмигнул я дяде и, отвязав верблюдов, повел их к бассейну с водой.

После сытного ужина, которому могли позавидовать сами джинны пустыни, я вытащил матрас из палатки и устроился возле еще теплого очага. Хасан уснул в палатке, время от времени разрывая ночную тишь рокочущими руладами.

Амир аль-Хадж, по-видимому, намеренно сделал стоянку продолжительной, чтобы люди и животные восстановили силы перед ночным переходом. Когда я поил верблюдов, кто-то из паломников обмолвился, что отрезок пути между Забалой и Файдом, который нам предстоит вскоре преодолеть, самый пустынный и опасный на всем маршруте Зубайды. Хоть дорога из Куфы в Мекку считалась самой благоустроенной, а вожаки влиятельных бедуинских племен были задобрены звонкой монетой, нет-нет да и случались наскоки на паломнические караваны — лакомую добычу для кочевников.

Лагерь мирно дремал в наступающих сумерках пустыни. Стихли торгаши, пересчитав выручку и теперь блаженно посапывая с чувством выполненного долга. Угомонились подростки, вволю наплескавшись в бассейне и получившие нагоняй от старших. Вымотанные жарой и дорогой, а сейчас вкусившие свежей воды и горячей пищи, люди отдались объятиям пустынных грез. Время от времени перекрикивалась стража, что, впрочем, не разрушало покой сонного царства.

Я перевел взгляд на гаснущее небо. То здесь, то там загорались слабые искорки звезд, словно пробившиеся из-под снега первые цветы. В центре небосвода восседал серп полумесяца, распыляя серебро над пустынным простором. Рядом с его заостренными «рожками» мерцала звезда. Яркая крупная она держалась особняком от сестриц, подчеркивая свой королевский статус. Полумесяц будто вел звезду за руку, поддерживая и в то же время восхищаясь красавицей. Я буквально утонул в их мистическом танце, забыв обо всем. Казалось, между нами протянулась тончайшая серебристая нить. Я скорее чувствовал, нежели видел ее. Она выходила из центра груди — из того места, где висел оберег с волшебной косточкой — и устремлялась ввысь к неразлучной сияющей парочке. Зацепившись за кончики полумесяца и обвиваясь вокруг лучей звезды, нить утягивала меня в какие-то немыслимые дали и состояния, для которых мне трудно подобрать слова. Я продолжал оставаться собой и в то же время стал всем: и мерным дыханием пустыни, и разливающейся небесной синевой, мельчайшей песчинкой и громадным воздушным простором, и каждым ударом бьющихся людских сердец, нашедших временный покой в этом океане песка.

Протяжный надрывный звук нахально вклинился в наше со светилами общение. Я попытался отмахнуться от нарушающего магию негармоничного звучания. Но звук все усиливался, захватывая мое сознание. Вспышка раздражения окончательно развеяла мистический морок, и я осознал: кричат люди. Надрывные, обжигающие болью вопли доносились из разных концов лагеря.

— Хасан! — я вскочил на ноги, озираясь по сторонам. — Хватит спать, что-то случилось!

Дядя не ответил.

Крики множились, набирали силу, сплетаясь в холодящий душу вой. И тут грянули барабаны. Дум-ду-дум, дум-ду-дум — разрывали ночь резкие быстрые удары, и это был отнюдь не сигнал сбора. Тревога!

Я метнулся к палатке Хасана и отдернул полог. Пусто. Ватный матрас да небрежно брошенное одеяло были единственными обитателями.

Как заведенный я начал метаться по стоянке в поисках дяди, не в силах поверить, что это не очередной из его дурацких розыгрышей. И лишь обшарив все кусты и перевернув все тюки, я осознал: Хасана здесь нет. Отчаяние постучало меня по плечу. Не в силах сдерживаться, я завопил:

— Хаса-а-а-а-ан! Хасан-ама-а-аки-и-и!

Не дожидаясь ответа, я побежал к центру лагеря, где располагались колодцы и бассейны. Может, Хасан ушел за водой, и я перехвачу его по пути.