Тарикат (СИ)

Под ладонью снова задвигался оберег, застучал быстрее, чем мое сердце и напомнил, как однажды горлинка случайно вошла в комнату, и я взял ее в руки, чтобы выпустить наружу. Она трепыхалась, стараясь освободиться, вот точно так же, как это непонятное семечко неизвестного растения. Я сжал оберег пальцами, и в этот момент на голубом небе над горами появилось красноватое зарево. Оно вспыхнуло и мгновенно насытилось цветом, словно какой-то великан на той стороне гор развел костер. Только дыма не было. Зато раздался утробный подземный гул и затряслась земля. Мы находились на открытом пространстве и не было даже кустика, за который можно было бы ухватиться. Качало так, что я потерял равновесие и упал.

В гуле и грохоте голос Азиза казался едва различимым:

— Землетрясение! — кричал он. — Большое землетрясение! Мы умрем!

Он тоже упал и теперь силился подняться, похожий на перевернувшуюся черепаху. Наверное, мы выглядели довольно смешно, но посмеяться было некому, а мы сами едва не умерли от страха.

Скоро все прекратилось. Все еще оглушенные и напуганные, мы поднялись на ноги. Отдышавшись, Азиз сказал:

— Отец говорил, что здесь часто трясет. И еще, — он сделал круглые глаза, — бывает так, что земля трескается и расходится. И обвалы в горах — камни летят прямо вниз. Такие огромный камни, что могут раздавить верблюда. Вот нам повезло, мы пережили настоящее землетрясение. Все будут завидовать, особенно, дядя Хусан.

Я не разделял его радости. Наоборот, мне казалось, что мальчишка просто храбрится, чтобы не выдать своего испуга. Только сказал ему:

— Нам надо бежать в город. Если там все развалилось, то могут быть убитые и раненые. А что с отцом? С дядями, с Джаннат? Ты чему радуешься, глупец?

— Сейчас, сейчас, — пробормотал он и вновь уставился в даль. — Погоди... А где... Там клубится пыль, но я все равно не вижу...

Он был прав, светлый треугольник, который мы разглядывали несколько минут назад, исчез. Осталась только ровная темная стена.

— Он что, провалился? — спрашивал Азиз, беспокойно переступая с ноги на ногу. — Он исчез.

Я уговаривал себя, что с такого большого расстояния вообще ничего невозможно различить, что Азиз все выдумывает; но каким бы грехом перед лицом Аллаха не была бы надежда на то, что Баланжой исчез, я был согласен взять этот грех на себя.

Примечания

[1] Палван (тюрк.) — силач, богатырь.

Глава 6

598-й год Хиджры

Звенящая тишина восточной ночи. Я пробираюсь тесными улочками окраин Мерва к дому Карима. «К своему дому, — одергиваю я себя. — Карим — твой названный отец, или ты забыл?» Неожиданный порыв ветра бросает в лицо песком, словно укоряя за непростительную забывчивость. Отплевавшись и протерев глаза, оглядываюсь: «Ага, мне во-о-он в тот проулок». Нырнув в густую влажную темень улочки и пройдя несколько шагов, я останавливаюсь и прислушиваюсь: определенно, кто-то шагает мне навстречу. Шарканье туфель раздается все ближе, отзываясь учащенными ударами сердца. Затаив дыхание, я что есть силы всматриваюсь в темноту.

Никого.

«Пойду другим путем», — с этими мыслями я разворачиваюсь и... едва не утыкаюсь носом в кирпичную стену. «Что, во имя Аллаха, происходит?» Шарканье неумолимо надвигается. Мысль о том, чтобы встретить незнакомца лицом к лицу приводит меня в ужас: ноги слабеют, а тело становится ватным. Звуки шагов обрываются прямо за моей спиной. Я ощущаю дыхание того, кто позади — оно ледяное и пробирает до костей. Я сильнее вжимаюсь в стену, словно пытаюсь просочиться сквозь нее. Неожиданно шершавая поверхность поддается, впитывая мое тело, будто оно — вода. Я не удивляюсь, все мысли лишь об одном: спастись! Первыми проходят сквозь стену руки. За ними голова. Открываю глаза — и вижу выход из переулка, освещенный висящим за углом факелом. Где свет — там спасение. Ликование переполняет меня, сердце заходится в предчувствии свободы...

Резкий чудовищной силы рывок возвращает меня обратно. Грубые руки разворачивают мое тело. Взгляд упирается в фигуру, укутанную в зеленый плащ. Мужское лицо без определенных признаков возраста, ровный с легкой горбинкой нос, разлет густых бровей и глаза... Огромные, широко распахнутые, мерцающие странным зеленоватым светом. Незнакомец возвышается напротив и, сложив руки на груди, глядит на меня: тяжело и взыскующе, словно я задолжал ему мешок дирхемов. Все мысли покидают меня в одночасье. Кровь стучит в висках, сердце едва не выпрыгивает из груди, а я стою, пригвожденный изумрудным огнем в глазах незнакомца.

Кажется, минует вечность. Краем глаза замечаю, как медленно, лениво мужчина поднимает руку и, вытянув указательный палец, направляет мне в лоб. Тук. Вспышка боли пронзает меня. Я бухаюсь на колени и, обхватив голову руками, истошно ору.

Бум-будум-бум-бум-бум — крик потонул в гулких ударах большого барабана, возвещающего привал. Я покачнулся и едва не свалился с верблюда. Нестерпимо жгло виски, а звуки барабана, казалось, вот-вот пробьют череп.

— Бахтияр! — раздался рядом обеспокоенный голос Хасана.