Тарикат (СИ)

Хусан внес женщину и уложил на курпачу. Она уже не казалась мертвой, но все еще была не в себе, беспорядочно теребила пальцами платье на груди. Ее глаза, все еще затуманенные опием, были неподвижны и только легкое подергивание век выдавало в них жизнь. Они блестели в свете масляной лампы как два черных камня, какие здесь часто находят в горах и называют итатли. Из них обычно делают четки, полируя до зеркальной гладкости. Вот такими и были глаза этой женщины. Видел ли я что-то красивее? Пожалуй, нет.

Карим-ата проснулся от шума. Сначала он принял нас за воров и закричал бы на весь караван-сарай, если бы Хусан вовремя не зажал ему рот.

Хасан тоже проснулся, но узнал нас сразу.

— Кто это? — спросил он, указывая на Джаннат.

— Женщина, — ответил Хусан. — Обычная человеческая женщина. Красивая.

Карим-ата, наконец, отбросил руку, зажимавшую ему рот, и грозно спросил:

— Это еще что такое? Зачем вы привели сюда женщину?

— А мы ее украли, — хихикнул Азиз и тут же получил подзатыльник от отца.

— Ее зовут Джаннат, и она жена Нуруддина из кишлака Баланжой. Только он ее уже убил и поэтому не хватится, — пояснил Хусан.

— Как убил? Кого убил? — не унимался Карим-ата. — Да что ты меня морочишь? Отвечай, как есть. А ты, мальчишка, помолчи, — прикрикнул он на Азиза, — имей уважение к старшим.

Пока Хусан долго и обстоятельно пересказывал все детали нашего путешествия, Карим-ата молчал, словно рыба. А я даже заслушался. Оказывается, что то ли от страха, то ли от волнения я не заметил и половины из того, что сейчас рассказывал Хусан. Мне, честно говоря, тогда показалось, что все произошло очень быстро и просто.

Когда он замолчал, в комнате раздался громкий вздох. Я обернулся. Джаннат, до сих пор лежавшая в бессознательном состоянии, вдруг приподнялась и села, тяжело дыша, словно после долгого бега. Она в недоумении оглядывала полутемную комнату с пятью незнакомыми мужчинами, которые молча на нее смотрели. Возможно, что в этом нашем молчании она почувствовала угрозу, потому что вдруг вскрикнула и закрыла лицо руками.

— Тихо, тихо, — сказал Карим-ата. — Мы не сделаем тебе ничего плохого, только не кричи так громко, а то все в караван-сарае узнают, что ты тут.

Женщина отвела руки от лица и переспросила:

— В караван-сарае? А разве я жива?

Ее недоумение было таким комичным, что Азиз громко фыркнул.

— Жива, — ответил Карим-ата. — Вот эти три батыра, — он кивнул в нашу сторону, — тебя спасли и привезли сюда.

— На моем осле Рамади, — подсказал Азиз, словно опасаясь, что осел так и не получит доли своей славы.

Я догадывался, что мой друг подозревал у своего осла какие-то необыкновенные способности и огромный ум, который тот не может нам показать только из-за неспособности говорить. Но как бы там ни было, упоминание об осле немного разрядило обстановку и заставило Джаннат слабо улыбнуться. Но улыбка лишь на мгновение осветила ее лицо и тут же угасла.

— Но вы ведь не отдадите меня снова Нуруддину? — спросила она испуганно.

— Нет, нет, — наперебой заверили мы ее.

Карим-ата покачал головой и задал вопрос, который не мог не задать:

— А как вы думаете ее отсюда вывести? Все знают, что никаких женщин с нами не было. Ладно, она может уехать с нашим караваном в Мерв, ладно, Сапарбиби не прогонит ее. Но вдруг что-то всплывет и ее начнут искать? Почему вы думаете, что в мешок перед казнью никто не заглянул? Почему вы думаете, что казнь свершилась? А вот ты, Хусан, отдал свой кошелек Сарымсаку... А если он честный человек, так ведь и приедет, чтобы деньги отдать за товар. И принесет нам дурные вести. А то еще и не один придет...

— Мы как-то об этом еще не думали, — растерянно ответил Хусан.

— А вы вообще о чем-то думали? — грозно спросил Карим-ата. — У вас на плечах головы или тыквы? Ладно эта мелкота, но ты-то, Хусан, должен был подумать. Вот что нам теперь делать?

— Надо уехать сразу на рассвете, — предложил Азиз.

— А мой сын — глупец, — хмуро ответил Карим-ата. — Вот так взять и уйти? Не собравшись, не закончив дела? Чтобы все сразу подумали, что дело не чистое?

Азиз очень обиделся на «глупца» и решил не сдаваться, а выдать еще одно предложение:

— Мы поедем с Джаннат и Хусаном, а вы потом нас догоните.

Карим-ата устало вздохнул и ровным учительским голосом ответил:

— Чтобы я еще хоть раз отпустил вас одних — не будет такого больше. Вы за день успели понаделать глупостей. Значит так. Я с утра займусь делами. Если успею, то отправимся послезавтра утром. Никто ни о чем не болтает, и эта женщина никуда из комнаты не выходит. Ей все равно нужно отдохнуть и выспаться. Потом решим, что дальше делать.

Но тут в разговор вступил Хасан:

— Я знаю, что делать. Когда мы пришли, было уже темно и почти никто нас не видел. Пусть Азиз отдаст Джаннат свою запасную одежду, она ей будет впору. Никто не вспомнит, сколько мальчишек с нами приехало — два или три. Обычно люди мальчишек не считают. Но если спросят, — обратился он к Кариму, — то скажешь, что три сына с тобой приехали, да один заболел и поэтому не выходил из комнаты. Младший, мол, слабенький.