Тарикат (СИ)

Даже сейчас, возвращаясь к той встрече, я чувствую трепет, напоминающий озноб. От кончиков пальцев ног он поднимается вверх, и достигнув лба, охватывает все тело. Но это не озноб страха, а чувство вины. «Страх лишь в глазах твоих, — говорю я себе. — Сны лишь изменчивое отражение реальности, часто обманное и трудно поддающееся пониманию». Я был напуган снами и видениями, поэтому сразу не узнал того, кто пришел мне на помощь. Сны путали, и я зря искал в них подсказки, и поверил настолько, что, встретив шейха шейхов, великого суфия, принял его за шайтана.

Мы вдвоем проделали весь путь от Медины до Мекки, и вместе трижды обогнули Каабу. Но и находясь в гостях у Аллаха, я не переставал впитывать знания, которыми щедро наделял меня Ибн Араби. Это были удивительные дни месяца зу-ль-хиджа. Я задавал вопросы и незамедлительно получал на них ответы, такие ответы, которые вполне удовлетворяли мой голодный ум.

— Почему сны обманывают? — однажды спросил я. — Почему они искажают грядущее?

Ибн Араби лишь рассмеялся:

— Сны, — ответил он, — не старая гадалка, которая уверяет, что предскажет все в точности. Они говорят символами — языком понятным для человека. Если ты умен, то поймешь правильно то, что тебе приснилось. Ну а если ты глуп, то нагородишь всякого, и сам же потом испугаешься. Любое действие, любое проявление в жизни является символом, через который мы познаем жизнь. Если твоя мать утром испекла лепешки, то это значит, что она заботится о тебе. И будет заботиться до тех пор, пока не покинет этот мир. Лепешка — символ ее любви к тебе. Кто-то скажет, что это просто хлеб. Но ты поймешь, что это символ чего-то большего. Замечай детали. И когда они явятся тебе в снах в каком-то сказочном или смешном виде, ты сможешь растолковать свой сон правильно, без смеха или страха.

Еще в Медине, когда мы только собирались в путь, я заметил на спине его верблюда прикрепленную клетку из ивовых прутьев, в которой сидел белый голубь.

— Кто это? — спросил я тогда.

— Разве не видишь? Это голубь, — просто ответил Ибн Араби.

— А зачем он здесь?

— О, это мудрейшая птица, — уверил он меня. — Он совершает хадж, а я лишь его скромно сопровождаю.

В тот момент я даже не понял, говорит ли шейх серьезно или просто поддразнивает меня. Была у него манера шутить с самым глубокомысленным видом. Голубя звали Хаким, что означает «мудрый», но мне почему-то казалось, что нельзя называть птицу человеческим именем, что это недостойный поступок. Но едва я спросил об этом, как получил целую отповедь:

— Знаешь ли ты, умнейший Бахтияр, что у животных тоже есть душа? И тот, кто плохо обращается со своим ослом, рано или поздно попадает в ад? В самом деле, посмотри, что требует от нас животное? Только еды и ласки. А сколько отдает? Думаешь верблюду нравится тащить на себе наши вещи и шагать через пустыню по указке? Вот и Хаким дает мне больше, чем могу дать ему я.

Я тут же воспользовался моментом и поинтересовался, есть ли имя у его верблюда.

Ибн Араби вздохнул.

— Увы, — сказал он, указывая на клеймо в форме единицы на боку животного, — имени у него нет, только номер. Я взял его у погонщика — ему и верну. Но ты можешь называть его Вахад, то есть «один».

Я засмеялся. Воистину, это был самый легкий путь в моей жизни, и Аллах знает, сколько раз мне пришлось удивляться или смеяться во время недолгого путешествия.

Я рассказал Ибн Араби свою историю, и хотя казалось, что он и так ее знает, как знает и про все остальное на свете, но выслушал он меня внимательно и сочувственно покивал. Это было на второй день нашего знакомства, и мы уже направлялись в Мекку.

— Что же мне делать? — повторял я. — Как вернуть память?

— Я не настолько мудр, — лукаво ответил Ибн Араби. — Пусть тебе Хаким подскажет.

С этими словами он вытащил голубя из клетки и подбросил его вверх. Голубь с видимым наслаждением расправил крылья и взмыл в небо, прямо на наших глазах превратившись в едва заметную в голубизне белую точку.

— Что ты делаешь? — удивился я. — Он же улетит навсегда.

— Он вернется, — успокоил меня шейх. — И, возможно, с ответом.

Голубь, действительно, вскоре вернулся и уселся на плечо моего спутника. Ибн Араби внимательно осмотрел его и грустно покачал головой.

— Хаким не знает. Пока не знает. Но мы будем спрашивать снова и снова, — сказал он, возвращая голубя в клетку.

Шейх бросил в клетку горсть семян и добавил свежей воды в глиняную плошку.

Я не стал донимать его вопросами и разговор перешел в другое русло. Ибн-Араби говорил, а я словно плыл, покачиваясь на волнах его ровного тихого голоса.