Тарикат (СИ)

— Бахтияр бин...?

— Бин Карим, — я называю имя своего приемного отца, потому что другого не знаю.

— Бахтияр сын Карима, зачем ты пожаловал в Ирам многоколонный?

— А ты кто? — спрашиваю я, недовольный тем, что незнакомец не назвал себя.

— Ты приходишь в город джиннов и спрашиваешь у хозяина кто он? — насмешливо отвечает голос. — Предположим, что я тот, кого ты искал.

— Я искал только помощи.

— Но я уверен, что ты искал помощи не только у меня.

— Не только, — отвечаю я и сбивчиво рассказываю о своих печалях. Мне странно, что рассказываю о них призраку, дыму, но до каких только безумств не доходит человек в надежде получить желаемое.

— И что же, твой Аллах не помог тебе? — притворно удивляется голос. — Как же так, ведь он всемогущ?

— Аллах посылает нам испытания...

— Или просто издевается над своими рабами. Но ты продолжай...

— Мне больше нечего сказать, — отвечаю я.

— Так чего же ты хочешь?

— Только одно: узнать, кто я на самом деле.

— Всего-то? — глумится голос. — А какая разница — кто ты? Люди все одинаковые.

Я думаю, что зря притащился в такую даль, чтобы вести философские беседы с призраками, и уже собрался едко ответить своему собеседнику и гордо покинуть его дом, но он сразу же замечает мое намерение и произносит мягче:

— Я дам тебе подсказку. Но ты же понимаешь, что за это нужно заплатить.

Я тянусь за кошелем, но вместо горсти золотых обнаруживаю там лишь три медных дирхема.

— Да ты — богач, — смеется джинн. — Помнится, ты заплатил больше за миску плова для своей собаки. Люди бывают так расточительны.

Я лишь развожу руками:

— Могу еще отдать свою верблюдицу — она осталась в городе.

Джинн медлит, а потом выдает еще порцию ругани:

— Я что, похож на того, кто ездит на верблюде? Зачем мне твоя старая Ханым? Что ты сейчас делаешь? Пытаешься расплатиться другом? Что за люди, что за люди! Только и знают, как предавать и выкручиваться. Ладно, не мучайся, давай свои деньги. Клади сюда...

Неожиданно из ниоткуда передо мной появляются весы. Их чашки сделаны из черепаховых панцирей, а подвески — серебряные цепочки. Я осторожно кладу свои дирхемы в чашу, и она тут же опускается вниз.

Из дыма выплывает призрачная рука с длинными пальцами и что-то швыряет на вторую чашу. Весы качаются, не в силах вернуться в равновесное состояние. Они опускаются то в одну, то в другую сторону. И в этом мельтешении я никак не могу рассмотреть, что же лежит на второй чаше.

— Что добавишь еще? — спрашивает джинн. — Кажется, мой дар тяжелее. Что добавишь к деньгам?

— Но у меня больше ничего нет, — грустно отвечаю я.

— Думай.

— Веру в истину! — почти выкрикиваю я. Весы слегка вздрагивают, и чаша с дирхемами немного опускается. Но до равновесия еще далеко.

— Еще, — требует джинн. — Веса не хватает.

— Честность и преданность!

Весы снова вздрагивают, перемещая чаши.

— И последнее. Что еще у тебя есть?

— Любовь ко Всемогущему.

При этих словах моя чаша опускается так низко, словно сделалась вдвое тяжелее.

— По рукам, — ворчит джинн. — Теперь я тебе должен. Ты выиграл. Забирай свое имущество и уходи.

Весы с деньгами растворяются в воздухе и что-то падает к моим ногам, звонко ударившись о каменные плиты. Я наклоняюсь. На полу лежат четки, но в слабом свете я не могу разглядеть их как следует. А, когда поднимаю и подношу к глазам, гаснут оба факела, и мы оказываемся в полной темноте. Вслед за этим раздается грохот, и трясется пол под ногами. Я слышу, как рушатся стены, но никак не могу найти выход, потому что снаружи царит такая же тьма, как и внутри. Садик визжит и царапает меня когтями, старясь вспрыгнуть на руки. Я подхватываю его и крепко прижимаю к себе. Шакал утыкается мокрым носом в шею и продолжает скулить как перепуганный ребенок.

Среди всего этого грохота слышится и еще какой-то странный звук, похожий одновременно и на шелест осенних листьев, и на шум воды. Когда-то я уже слышал такое: так звучит песчаная буря. И в то же мгновение тысячи песчинок, как маленькие стрелы, впиваются в мое лицо и руки. А потом смерч подхватывает нас, отрывает от земли и, кружа, несет куда-то, переворачивая меня в воздухе как тряпичную куклу. Все это время я боюсь разжать руки, чтобы не потерять шакала, своего друга, который вместе со мной прошел все испытания этого дня. И поэтому, даже почти теряя сознание, я прижимаю его к груди, чувствуя его ухо возле своей щеки. И знаю, что пока мы вместе мне ничего не грозит.

Глава 10

614-й год Хиджры

«Во имя Аллаха Милостивого и Милосердного!

Меня зовут Бахтияр бин Карим. Но это не настоящее имя. Так меня назвал мой приемный отец — караванщик Карим. И другого имени у меня нет, потому что я ничего не знаю о своем прошлом и даже не знаю, кто я такой и как пришел в этот мир. Все мои воспоминания стерты будто слова, написанные на песке, и в поисках себя я обошел множество стран, побывал и в раю, и в аду, но нигде не получил ответа».