Тарикат (СИ)

Я коршуном парил над землей, обозревая город с высоты. Поразительно, но я видел все так же четко, как если бы находился рядом. Спутанные волосы нищего, просящего милостыню у входа на базар, налившиеся желтоватой спелой зеленью плоды инжира на смоковницах, кругляш медяка, выпавший из кармана добротно одетого мужчины. Всюду кипела жизнь, город дышал и шумел на разные лады.

Я пронзительно заклекотал, и этот невообразимый звук волной прокатился по округе. Не успел я испугаться или удивиться, как из-за спины, обгоняя меня, вырвались потоки мрака. Девять хищных горизонтальных столбов, извиваясь подобно змеям, ринулись на город. И чего бы ни коснулись их мерзостные тела — все обращалось в прах: жилища, деревья, скотина, люди... Гигантские черные черви в буквальном смысле слова пожирали Мерв, не щадя никого.

Сердце сжалось от ужаса и превратилось в холодный комок. Нужно предупредить Карима и остальных! Я бросился в сторону нашего дома, рассекая потоки воздуха. Приземлился посреди двора, со всего маху врезавшись ступнями в землю. Сапарбиби хлопотала у тандыра, напевая красивым звонким голосом.

— Ана, — бросился я к ней, — беда!

— Что стряслось, Бахтияр? — обеспокоенно взглянула на меня Сапарбиби. — На тебе лица нет!

— Там... там ураган, он уже в городе и скоро будет здесь. Надо уходить!

— Храни нас Аллах! — запричитала она и кинулась к дому, выкрикивая имена родных.

На пороге показался Карим, за ним протиснулся недовольный Азиз. Шмыгнула мимо малышка Ниса, за ней вдогонку мчался Алишер. А из дальнего конца двора торопливо приближались Хусан и Джаннат.

Тьма накрыла двор в мгновение ока, будто невидимая рука набросила покрывало. Я и вскрикнуть не успел, как перед глазами стало беспросветно темно. Я бросился вперед, но налетел на невидимую преграду и был отброшен. Поднялся и кинулся снова, пытаясь проломить вдруг ставшую твердой завесу.

Безуспешно.

Грудь зажгло. Я опустил голову и увидел, что мешочек с косточкой, висящий на шее, тускло светится красным, словно уголек. Я накрыл его рукой, заряжаясь светом и жаром. И тут из моей груди вырвался яркий луч света, пронзив стену мрака. Она покрылась белыми трещинами и осыпалась мелкими песчинками.

Я стоял там же, где меня застигла пелена. Двор моих приемных родителей — точь-в-точь как я его запомнил. Вот только он был пуст. Лишь семь аккуратных кучек золы лежали в ряд на земле — все, что осталось от моих родных.

...и я закричал.

— Бахтияр, — донеслось до меня еле слышное. — Бахтияр! — уже совсем рядом.

Я выпучил глаза и закрутил головой, пытаясь понять, где я. Полутемная просторная комната, тусклый свет масляной лампы. Надо мной склонился мужчина с резкими чертами лица и густой седой бородой. Его взгляд буравил меня, помогая сознанию собраться в одной точке — здесь и сейчас.

— Что ты видел? — яростно спросил Аль-Кубра.

Я обвел взглядом остальных участников, собравшихся на групповой зикр. В их глазах читалось беспокойство с примесью затаенной робкой надежды. Увы, у меня нечем было их обрадовать.

— Мерв пал, — тихо произнес я, но в абсолютной тишине мой голос прогремел набатом.

***

Наутро Гургандж гомонил как разворошенный улей. Под покровом ночи султан Хумар-Тегин со своим окружением вышел за ворота и умчался в стан монголов, как пугливый шакал. И это после резни у Кабиланских ворот, когда пять отборных сотен гуридов своей кровью остановили степняков, прорвавшихся за внешнюю стену. Народ плевал предателю вслед, величал не иначе как подлой свиньей и собачьей подстилкой.

Партия мира среди власть имущих набирала силу, особенно после письма хорезмшаха Мухаммада, присланного в Гургандж с далекого Каспийского острова, где повелитель Хорезма укрылся от гнева Чингисхана, отдав свой народ и страну в лапы степняков. Он призывал не противиться монголам и заключать с ними мир, ибо врага этого хорезмийцам не одолеть. И Гургандж мог пойти по стопам Бухары и Самарканда, распахнувших свои врата перед захватчиками. Если бы не один человек...

Наджмаддин Аль-Кубра бодро шагал по улицам города. Я и еще несколько ближайших учеников, на которых указал шейх, сопровождали его. Теперь муршид каждое утро покидал обитель и следовал в медресе или библиотеку, дабы поделиться светом мудрости и наполнить сердца людей любовью и стойкостью в это непростое время. По пути он часто останавливался, благословлял просящих, утешал страждущих, давал советы нуждающимся.

Я старался находиться поближе к муршиду, ловить каждое его слово, каждый взгляд и жест. Лишь невежда думает, что обучение у суфиев сводится к выполнению заданий учителя. Шейх — твой проводник на пути. Он указывает тебе направление, но идти ты должен сам. И быть при этом предельно внимательным и чутким. Порой одно слово, брошенное муршидом другому человеку, способно разом вознести тебя на следующую ступень. Барака святого не поддается законам разума, ее нужно чувствовать сердцем.

После вдохновляющей проповеди на площади, вселившей в сердца горожан веру и стремление к победе, из толпы выступил тщедушного вида человек и, посмеиваясь, дерзнул обратиться к шейху: