Тарковский и я. Дневник пионерки

Можно ли получить какие-то гарантии работы? При этом нужно объяснить ему ту многолетнюю травлю, которой я подвергаюсь в Советском Союзе, рассказать ему о моей усталости, что я не вижу для себя никаких перспектив. Если раньше у меня еще были какие-то надежды, то сейчас нет больше ни возможностей, ни сил. Мне очень нужен совет и практическая помощь: возможность официальной зацепки здесь. А если это невозможно, то что мне тогда делать? И как поступать? И еще одна просьба, с которой я к нему обращаюсь. Мне очень важно закончить картину, и я очень волнуюсь, что они, советские, ознакомившись с письмом, не дадут мне ее закончить. Тогда, в этом случае, то есть в случае, если разразится скандал, то как мне получить сюда тещу и сына?

Жить в Америке для меня нежелательно, тем более в этот переходный период — я человек европейский.

При этом я готов платить советской стороне необходимый процент в валюте, если они разрешат мне здесь работать.

Андрей, как, впрочем, и я в те времена, даже не догадывается о том, что устраивать ему работу, просто как советскому гражданину, без взбалтывания вокруг него шумихи невозвращенца, никому не нужно. Нет никакого резона для тех, кто имеет в своих руках приводные ремни этой процедуры, как вскоре мне станет ясным…

Далее у меня записан телефон Пера Альмарка в Стокгольме. И еще одна интересная запись, фиксировавшая следующую проблему: «Дима должен сказать Андрюше», то есть, записано то, что должен сказать мой муж, с которым я поддерживала более или менее постоянную связь через голландцев, Тяпке в Москве о планах его отца:

Папа не хочет до конца картины возвращаться в Москву из сложных творческих соображений. Если он приедет, то не сможет закончить картину, а картина была целью его поездки. Поэтому Тяпа должен понимать, что когда папа говорит по телефону, что он приедет, то не надо этому верить — это папа говорит для телефона, который прослушивают.

Все эти записи снова овеяны такой наивностью и полным непониманием законов того мира, в котором Тарковский решил жить. Он уже готов остаться на Западе, где, как нам всем кажется, он сможет гораздо легче реализовать свои замыслы. Хотя комфорт западной жизни тоже стал привычным и с ним расставаться тоже было трудно по бытовым, чисто человеческим соображениям. Тем более Ларисе…

Я помню, как до этого ей удалось однажды выехать с Андреем за границу, в Швейцарию. Андрей был приглашен на кинофестиваль в Локарно председателем жюри, а это статус, позволявший брать с собой жену, чье пребывание также оплачивается. Излишне говорить, что Лариса была в восторге от поездки, и я навсегда запомнила один образ из ее рассказа:

«Нет, ты не представляешь, что это такое, но особенно меня поразила одна вещь! Вижу, лежат в магазине какие-то совершенно незнакомые мне странные, белые фрукты… И я спрашиваю, так это, знаешь, показывая пальчиком: а это что такое? А мне говорят, что это КАРТОШКА, но только очищенная… И вот это меня больше всего поразило, когда я не узнала свою, родную картошку… Во как!»