Тарковский. Так далеко, так близко. Записки и интервью

Другое дело – попытаться рассказать о собственном пережитом опыте столкновения с чужой действительностью: о своем не слишком удавшемся намерении постараться в нее вжиться, но в итоге почувствовать свою чужеродность. Речь идет о состоянии, которое настигало меня, когда самые сильные туристические впечатления начинали вытесняться впечатлениями совершенно другого, отторгающего меня повседневного ряда, определившегося совершенно другим социальным, историческим, культурным, наконец, географическим контекстом.

По сравнению с Россией меня поразила на Западе степень разреженности духовной атмосферы. Естественно, речь не идет о соревновании крупнейших мыслителей, художников или ученых разных стран и континентов. Но я имею в виду такую вот усредненную, повседневную, цепко укоренившуюся в быту бездуховность. Или, может быть, точнее – обездуховленность быта! Во всяком случае, именно эта особенность окружающей жизни все более угнетает героя моего фильма Горчакова. У нас, русских людей, возникает на Западе ощущение какой-то чрезмерной сытости, излишней и губительной для личности душевной комфортности. Может быть, потому что для русских интеллигентов характерен иной градус общественного и социального неравнодушия, особое внимательное сострадание к «сирым» и слабым в этом мире, униженным и обездоленным, к судьбе которых они чувствуют себя сопричастными.

Поэтому столь определяюще важной оказывается для Горчакова встреча с итальянским «чудаком» Доменико. Вот именно с ним, наконец, возникает у героя подлинная духовная общность! С человеком как будто бы напуганным, незащищенным, но на самом деле готовым представить цивилизации гамбургский счет, заявить во всеуслышание, что человечество стоит на грани катастрофы. Бывший учитель математики, решившийся порвать всякие социальные контакты с обществом, чтобы призвать людей к тотальному сопротивлению грядущему хаосу. Но так называемые «нормальные» люди считают Доменико просто «сумасшедшим». А Горчаков, в конце концов, полностью разделяет его глубоко выстраданную идею необходимости общего, а не индивидуального спасения людей от воцарившегося вокруг безумия механизированного мира.