Для Тарковского всегда важен дом, куда он возвращается после работы… Когда я поднялась в его итальянскую квартиру, расположенную в верхнем этаже старого римского дома XV века, то не смогла сдержать улыбки. Кажется, что попади я в эту квартиру случайно, то и тогда немедленно догадалась бы, кто ее хозяева, – такими привычными и знакомыми были все интерьеры, предметы, запахи, которые удивительным образом немедленно поселялись там, где хотя бы ненадолго останавливался Тарковский, точно такие же, как и в его постоянной квартире в Москве. Снова резкие темные силуэты старой деревянной мебели на фоне побеленных стен… Снова череда неслучайных предметов, образующих бесконечные натюрморты, вновь и вновь перевоссоздаваемые хозяином… Цветы в больших прозрачных сосудах простого стекла, большие корзины фруктов, связки перца и чеснока на стенах кухни… А на других стенах в точных композициях расположились фотографии, любимые репродукции, литографии, и отдельные старинные вещицы тоже уютно пристроились в нужном месте… Тарковский ценит в предметах то, что несет на себе, как говорят японцы, знак «патины», то есть следы существования вещи во времени, зазубрины долгой судьбы.
Квартиру наполняют запахи вкусной еды, которая готовится в доме у Тарковских с любовью, обстоятельно и изобретательно – творчески – с тем особым значением, которое издавна придавали «трапезе» наши деды и прадеды… Потому что здесь находится жена Тарковского Лариса Павловна, которая умудряется с поражающей неутомимостью вновь и вновь окружать своего мужа всем тем, что ему привычно и дорого. Крепость домашних стен мгновенно возводится ею там, где даже на самое незначительное время останавливается Тарковский в своих рабочих передвижениях, будь то гостиница, случайная деревенская изба или арендуемый этаж в таллинском предместье. Теперь камин Тарковского, который он так любит разжигать в своем деревенском доме каждый вечер, засветился и в Риме… И, сидя у этого камина, я уже нисколько не удивлялась тому, что Тарковский снимает фильм в Италии… Это был еще один кусочек мира, который оказался в магнитном поле Андрея Тарковского.
А спустя несколько месяцев, в мае 1983 года, «Ностальгия» будет представлена итальянцами в конкурс кинофестиваля в Канне, где когда-то боролся за награду «Солярис». На этот раз Андрей ожидал решение жюри с особым и, может быть, чрезмерным напряжением, словно решалась вся его судьба… Да так, собственно, и было… «Гран-при» мог бы стать полным и самым убедительным реваншем за все пережитое у себя дома и сильно облегчить его дальнейшую творческую судьбу. Но… не случилось…
Так что, не вдаваясь в детали тех фестивальных событий, подробно описанных мною в другой книге, «Тарковский и я» или «Тарковский против Тарковского», остается лишь сказать, что «Ностальгия», как до нее «Солярис» и как позднее «Жертвоприношение», получали те же самые три премии: Специальный приз жюри, экуминический приз и международную премию кинокритиков ФИПРЕССИ. Каннская ветвь ни разу не была вручена Тарковскому, хотя многие пишут теперь о каких-то Гран-при в Каннах… И это было для него очень болезненно…
«Счастье ль хорошо иль правда лучше?»
(Беседа А. Тарковского с Г. Панфиловым в Риме)