Тарковский. Так далеко, так близко. Записки и интервью

Оно чрезвычайно быстро и динамично завоевывало зрителя, становясь одной из наиболее доходных статей в экономике государства. Чем же объяснить, что до сих пор миллионные аудитории заполняют кинозалы и с душевным трепетом переживают момент, когда гаснет свет в зале и на экране вспыхивают первые кадры фильма?

Зритель, покупая билет в кино, стремится заполнить пробелы собственного опыта и как бы бросается в погоню за «утерянным временем». То есть стремится восполнить тот духовный вакуум, который образовался вследствие специфики его нынешнего существования, связанного с занятостью и ограниченного в контактах.

Суркова. Вы говорите, что зритель бросается в погоню за «утерянным временем», стараясь восполнить недостающий ему духовный опыт, но опыт можно восполнить также благодаря другим видам искусства: живописи, литературе, музыке… Хотя наш любимый Пруст с его долгими погонями «за утраченным временем», конечно, не может иметь и не имеет такого количества читателей, какое количество зрителей имеет кинематограф. Время становится все большим дефицитом, а потому, видимо, зрителю, проще и вольготнее догонять «утерянное время», плюхнувшись в удобное кресло кинотеатра: действительно, вовремя родившийся кинематограф помогает сообщить зрителю недостающий ему опыт, запечатленным в коротком времени, наиболее соответствующем ритмам нашей жизни… «Занятому» современному человеку, конечно, удобнее получать новый опыт в спрессованном и компактном выражении. Так что, явившись на белый свет в нужное время, кино начало не только «динамично завоевывать зрителя», но завоевывает зрителя именно своей динамичностью…

Тарковский. Которая оказывается тем привлекательнее, чем инертнее сам зритель… Во всяком случае, в отличие от кино, сущность всех остальных искусств человечество давно себе уяснило. И если сейчас все-таки продолжаются какие-то споры, то возникают они в связи с частными, текущими проблемами, выдвинутыми новым временем. Сейчас реакция зрителей на тот или другой фильм, выходящий на экраны, принципиально отлична от впечатления, которое производили ленты 20—30-х годов. Когда тысячи людей шли на «Чапаева», то это воодушевление, вызванное картиной, было тогда в полном и, как тогда казалось, естественном согласии с ее качеством. Ведь зрителям тогда предлагалось еще произведение искусства, которое поражало их своей новизной. Но если теперь зрители валом валят на какую-нибудь пресловутую «Анжелику», а «Земляничная поляна» или «Голый остров» идут в пустых залах, то профессионалы в недоумении разводят руками… Хотя сейчас уже, вроде бы, и не разводят, а, кажется, вполне смирились с существующей ситуацией, снисходительно согласные с тем, что лучшие картины просто не рассчитаны на зрительский успех…

Так в чем же дело? В падении нравов или в оскудении режиссуры?

Не в том и не в другом.

Просто то тотальное, захватывающее впечатление, которое ошеломило зрителя 30-х годов, объясняется всеобщей радостью восторженных свидетелей рождения нового искусства. Это новое явление, демонстрирующее новую целостность, новую образность, вскрывающее неизведанные аспекты действительности, поражало зрителей, становившихся страстными поклонниками движущегося изображения – фильма!

Около двадцати лет отделяют нас от нового, XXI века. За время своего существования, переживая спады и подъемы, кино прошло трудный и запутанный путь. Возникли сложные взаимоотношения между глубоко идейными и художественно богатыми фильмами и так называемой коммерческой продукцией. Пропасть между ними увеличивается с каждым днем. А вместе с тем то и дело рождаются картины, которым суждено остаться вехами в истории кинематографа.

Зрители стали дифференцированно относиться к фильмам главным образом в силу того, что кино само по себе, как новое и оригинальное явление, давно уже не поражает их, а разнообразие духовных запросов людей возрастает. У зрителя появились свои симпатии и антипатии. У художников кино стабилизируется круг своих зрителей. Это размежевание выражено порою предельно резко. И прекрасно: когда зритель способен уже не путать разные свои эстетические пристрастия, это свидетельствует о росте самосознания личности, имеющей теперь собственные вкусовые критерии.

А сам режиссер в свою очередь сосредоточивает внимание на все более углубленно интересующих его аспектах и проблемах действительности. Появляются верные зрители и любимые режиссеры – так что сегодня трудно рассчитывать на тотальный успех какого-нибудь одного фильма. Более того, такой успех – сегодня верный признак фильма, существующего в системе так называемой массовой культуры.

Кое-кто огорчается. Кивает на успехи советского кино 30-х годов и вздыхает, тоскуя по единству зрительского восприятия. Но прошлого, к счастью, не вернуть.