Тарсо, Христа ради юродивая

«В последний день, вечером, ей стало хуже. Закрыв глаза, она больше их уже не открывала, а мы долгие часы оставались рядом с ней, наблюдая, как ее дыхание становилось все реже и реже, пока ее драгоценная и благоуханная душа не оставила ее измученное тело и вознеслась на Небеса к Свету Невечернему».

«Никогда не забуду тот вечер, когда она от нас ушла. На кровати, в то время, когда она отходила, была другая Тарсо, которую мы никогда раньше не видели. Ее лицо светилось неким Божественным светом, придававшим ей ангельский вид. Морщины, избороздившие это лицо, разгладились. Щеки и губы были розовыми, и легкая улыбка вырисовывалась на них. Мы были потрясены. Мы видели простертую на кровати девушку, которая сияла и светилась».

Блаженная жизнь Тарсо завершилась блаженным успением. Она ушла ночью. Уходя, она была далеко от своей кельи, освященной молитвами, слезами, воздыханиями сердца, очищенного трудами юродства. Но отправилась она, как и говорила накануне, в чертоги Мариам. Она вошла в радость Господа своего, для Которого жила и подвизалась умертвить свою самость, чтобы жил в ней Царь ее сердца, ее Спаситель и Бог.

Глава четвертая. После преставления и до погребения

Одна из подруг Тарсо рассказывает: «Когда мы прибыли к одру на котором лежала блаженная Тарсо, одетая в чистые монашеские одежды, монахини Кератейского монастыря оказали нам любезность и приоткрыли черный покров так, чтобы мы могли видеть ее лицо все то время, которое находились рядом с ней. Ее рот был немного приоткрыт справа, однако это ничуть не нарушало красоты ее лица. Из-под платка выбилась прядь седых волос. Несколько раз я приложилась лбом к ее ногам. Они были мягкими. Пришли ее родственники, и я поэтому оторвала свой взгляд от нее и посмотрела вокруг, на живых. Никогда еще живые не казались мне столь некрасивыми по сравнению с красотой и свободой, которыми сияло лицо почившей Тарсо. В ней теперь было изобилие жизни, потому что она прошла через тысячу смертей.

Время от времени сестры Кератейского монастыря заходили попрощаться с единственно живой, находившейся там. Большинство из них были спокойны. Некоторые, словно любопытные соседки, поглядывали, кто ее оплакивает. Лишь одна старенькая достопочтенная монахиня — полная, невысокая, хорошо одетая, с низко надвинутым на глаза платком — не выглядела для Тарсо чужой. Она благоговейно, с рыданиями обняла ее, а затем села рядом, как единственный настоящий родственник. До этой минуты мы обманывались, считая себя самыми близкими для Тарсо людьми. Рядом с этой матушкой нам стало стыдно. Ее склоненного и закрытого платком лица мы не видели. Слышали только тихий плач: “Ах, Тарсула моя, ах, Тарсула моя...”

Ни одна из нас не решилась с ней заговорить. Друг другу мы тоже ничего не сказали. Мы знали, какое сокровище потеряли, душа наша болела, и эта боль стала молитвой к Тарсо, которая преселилась к себе домой, в дом своей Матушки Мариам. Мы знали, что отныне Тарсо пребывает, как она говорила, в Башне со своим Владыкой.

Шесть монахинь подняли ее одр, чтобы перенести в храм на монастырском кладбище. Тогда мы поняли то, что она нам часто говорила: “Мою машину перенесут шесть деток”. На отпевании позволили находиться только монастырским, поэтому мы были вынуждены удалиться».

Глава пятая. Разрушение кельи блаженной Тарсо

После исхода блаженной Тарсо разрушение постигло и ее келью. Сразу после ее преставления неизвестно откуда взявшийся бульдозер с необъяснимым рвением и поспешностью безжалостно сровнял с землей этот «самочинный» домик — келью Тарсо, ее подвижническую школу духовной борьбы, этот духовный чертог благодати Божией, который приютил дивную подвижницу, видел ее суровые битвы с демонами и был свидетелем ее благодатного общения с ангелами и святыми.

Кто поспешил разрушить «самочинное» святилище благодати Божией, небесный амвон, с которого звучали во тьме нынешнего века проникновенные напоминания о святоотеческом подвиге и просвещающем трезвении?

Почему его не оградили и не защитили, чтобы он уже одним своим видом хранил память о подвиге блаженной Тарсо, память о всей аскетической суровости этого подвига, о его благодатном воздействии на людей, об этом ясном для них примере святой жизни Тарсо?

Кто знает, какие человеческие силы, порожденные духовной и «благочестивой» нерассудительностью, с удивительной поспешностью и жесткостью «зачистили» место, где была ее убогая келья...

* * *