Читаем Тартак (на белорусском языке) полностью

Наста, апёршыся рукамi на ляжэйку, спаўзае з воза з мяхоў i, выпусцiўшы з рук лейцы, доўга стаiць у пяску - не можа адагнуцца. Пясок пад нагамi гарачы, шорсткi i клейкi - здалося, звалiўся са скавародкi на падлогу ў парозе ля печы блiн з непадсяванай ячнай мукi i лiпне да босых пят. А можа, яшчэ не абсохлi ногi, калi яна ўрабiла iх у гразь, падпiхаючы ў рацэ ля спаленага маста калёсы?

"Так звяло ногi... У каленях..."

Наста ехала самая апошняя, астаўшыся ззаду, i калi злезла з воза, Буланчык быў стаў, пасля, падвярнуўшы галаву, даў у хамут i, пачуўшы, мусiць, што палягчэла, пайшоў за возам - махаў галавой ад сляпнёў i хроп. Ёй трэба было цяпер даганяць калёсы, бо нi да каго другога не падсядзеш пад'ехаць: усе наперадзе.

Нылi суставы, балелi, калi разгiналiся, у каленях ногi. Наста спяшалася, валюхаючыся, што качка.

"Чорт бы не ўзяў Буланчыка. Не такая я i грамазда. Пашкадавала... Конская матка не здохла..."

Iсцi па ямах босай было мякка i прыступна. Грэбля за гэты тыдзень, як уцяклi ў Карчаваткi, высахла i патрэскалася, што цэгла, - стала на такой пагодзе, што ўдзень збiты скацiнай Выганчык за ракой на сонцы рабiўся белы i дрыжаў; нямецкiя машыны перацерлi на грэблi сухi ў грудках торф на муку, i вецер пазасыпаў ямы i трэшчыны пад нагамi.

З-пад калёс падымаўся руды пыл i поўз грэбляй назад пад вёску - да маста.

Няма чым дыхаць, пяршыць у горле, i Наста, узяўшы за ражок паркалёвую белую хустку ў чорныя кропачкi, што вiсела на шыi, выцiрае ад поту шчокi i сухiя, патрэсканыя, аж баляць, вусны. Ражок хусткi ўвачавiдкi рудзее, бы гэта яна, Наста, тупае не за возам па грэблi, а дома ля чалеснiка ў каляднiцу, калi печ ад смалякоў з Карчаватак як юхта i да яе не падступiцца...

Балiць на правай назе костачка, што раз усё горш - узялася струпам.

"Кроў запяклася... - думае яна. - Згiнь ты, благое... Усё гэта ў рацэ... Ля маста... Такi быў мост... Суткi гарэў... Перад самай вайной яго рабочыя рабiлi - стаялi ў вёсцы. Яшчэ жоўты быў, не счарнеў. Смалой ад яго пахла... Партызаны яго падпалiлi, нанасiўшы саломы, як адступалi. А немцы, калi трэба было ехаць, дык яны паставiлi машыны на беразе - Петрусiха старая бачыла, з вёскi яна нiкуды не кранулася ўцякаць, - высыпалi, што мышы на ток, на буй, нават доўга не стаялi. Пераскочылi, не падкасваючыся, адзiн за адным разбалабашаную раку, што куры, - рака ў пагоду зусiм перасохла - i адразу на страху да Петрусiхi: хата яе была з прыходу самая першая. I тапары ў iх, i пiлы... Раскiдалi па бярне i перацягалi на плячах да ракi. Ды што хату шкадаваць. Немцы ўсё могуць пусцiць дымам... Сталi ў вёсцы надоўга. На Палiк надта не сунешся. Туды дзень i ноч iшлi: i "Дзядзя Коля", i "Дзядзя Вася", i катоўцы, i "Барба" - не спомнiш усiх. Грымiць i грымiць за Дзвiнасой... А мост немцы жалезнымi крукамi збiвалi. I не немцы, уласаўцы. Колькi там тых немцаў - жменя. Аб крукi i нагу недзе пакалечыла. Но-о-гi... Цi прынясуць яны назад у вёску. Да дзяцей... О-хо-хо..."

Яна дагнала Буланчыка пасярод грэблi, узлезла, нямогучы, на мяхi i адвярнула яго ад канавы: Буланчык быў сышоў з тору на сцежку i зачапiўся за старую падпорыну ад тэлефоннага слупа. Нiзкая падпорына нагнулася над канавай, ездзячы, яе абдзёрлi восямi, а цяпер пашчапалi кулi, як хто тупым тапаром, - на крапiве ляжаць свежыя трэскi.

"Стралялi немцы ўвесь дзень з могiлак, калi ля Каменскага броду прарвалi абарону ў кутузаўцаў... "

Наста помнiць, як яна тады прыбегла дамоў з Карчаватак... Павалiлася на двары пад прызбу i ляжала нi жывая нi мёртвая. Трашчала недзе на гародах, пад раку, хоць вушы затыкай, дзе акапалiся кутузаўцы: немцы пайшлi былi крынiцамi, што паабапал грэблi, да аселiцы. Над галавой над шчытамi ў хлеве, дзе былi пазатыканы гарохаўем дзiркi, шастала i шастала, кораценька i суха: шась! шась! - бы хто там, як злодзей, рваў струкi з сухога гарохаўя. "Кулi... - здагадалася тады яна. - Хлеў жа мог загарэцца... Але з могiлак i з грэблi стралялi ў вёску, мусiць, не тымi, што гараць на ляту..."

Яна ўспомнiла, як, прыгнуўшыся на дрывотнi ля варыўнi, з-за вугла страляў з аўтамата кутузавец, малады зусiм. Бачыла яго твар, але не помнiць ужо, забылася. Забылася, чаго i прыходзiла з Карчаватак дамоў: мусiць, па бляшанку з-пад малака i па кашулi маленькай Iры, якiя не ўхапiлi з сабой... Мучылiся без iх у балоце: змянiць дзiця не было ў што. "Галава... - падумала яна, - на дзяцей забывацца стала... А пра тое, што каза скакала на плечы кутузаўцу, - помнiць. Як затрашчыць той сваiм аўтаматам - яна яму на спiну. Козы, глядзi, каб на iх дохлае, стрэлу дзяркатага не выносяць... Таму кутузавец, вiдаць, i страляў так рэдзенька: чыркне, тады казу зганяе з плеч i мацюгае на ўвесь двор..."

Падводы расцягнулiся па грэблi, падняўшы пыл, i цяжка было разгледзець, хто за кiм едзе. Пярэднi, Iван Боганчык, падбiраўся ўжо да мастка, што быў у другiм канцы грэблi. Боганчыка можна пазнаць па жарабку. Жарабок у яго добры, нават з гружоным возам не сцiшае хады.

Перейти на страницу:

Похожие книги

10 гениев спорта
10 гениев спорта

Люди, о жизни которых рассказывается в этой книге, не просто добились больших успехов в спорте, они меняли этот мир, оказывали влияние на мировоззрение целых поколений, сравнимое с влиянием самых известных писателей или политиков. Может быть, кто-то из читателей помоложе, прочитав эту книгу, всерьез займется спортом и со временем станет новым Пеле, новой Ириной Родниной, Сергеем Бубкой или Михаэлем Шумахером. А может быть, подумает и решит, что большой спорт – это не для него. И вряд ли за это можно осуждать. Потому что спорт высшего уровня – это тяжелейший труд, изнурительные, доводящие до изнеможения тренировки, травмы, опасность для здоровья, а иногда даже и для жизни. Честь и слава тем, кто сумел пройти этот путь до конца, выстоял в борьбе с соперниками и собственными неудачами, сумел подчинить себе непокорную и зачастую жестокую судьбу! Герои этой книги добились своей цели и поэтому могут с полным правом называться гениями спорта…

Андрей Юрьевич Хорошевский

Биографии и Мемуары / Документальное
100 рассказов о стыковке
100 рассказов о стыковке

Р' ваших руках, уважаемый читатель, — вторая часть книги В«100 рассказов о стыковке и о РґСЂСѓРіРёС… приключениях в космосе и на Земле». Первая часть этой книги, охватившая период РѕС' зарождения отечественной космонавтики до 1974 года, увидела свет в 2003 году. Автор выполнил СЃРІРѕРµ обещание и довел повествование почти до наших дней, осветив во второй части, которую ему не удалось увидеть изданной, два крупных периода в развитии нашей космонавтики: с 1975 по 1992 год и с 1992 года до начала XXI века. Как непосредственный участник всех наиболее важных событий в области космонавтики, он делится СЃРІРѕРёРјРё впечатлениями и размышлениями о развитии науки и техники в нашей стране, освоении космоса, о людях, делавших историю, о непростых жизненных перипетиях, выпавших на долю автора и его коллег. Владимир Сергеевич Сыромятников (1933—2006) — член–корреспондент Р РѕСЃСЃРёР№СЃРєРѕР№ академии наук, профессор, доктор технических наук, заслуженный деятель науки Р РѕСЃСЃРёР№СЃРєРѕР№ Федерации, лауреат Ленинской премии, академик Академии космонавтики, академик Международной академии астронавтики, действительный член Американского института астронавтики и аэронавтики. Р

Владимир Сергеевич Сыромятников

Биографии и Мемуары