Тартарен на Альпах

Онъ поднялъ глаза, да такъ и замеръ отъ ужаса передъ хорошенькимъ, розовымъ личикомъ "златокудрой* блондинки, сидѣвшей какъ разъ противъ него подъ поднятою половиной верха кареты, рядомъ съ высокимъ молодымъ человѣкомъ, закутаннымъ въ платки и одѣяла: то былъ, навѣрное, ея братъ. Съ ними былъ и ихъ третій товарищъ, котораго Тартаренъ уже видѣлъ.

"Анархисты!… Вотъ она гдѣ западня-то! Вотъ гдѣ они, пожалуй, распорядятся по-своему".

Подъ вліяніемъ моментально охватывающаго ужаса, нашъ герой уже видѣлъ себя сброшеннымъ въ пропасть, висящимъ на самой вершинѣ огромнаго дуба. Бѣжать скорѣй!… Но какъ бѣжать? Экипажи двинулись уже съ мѣста, несутся длинною вереницей при звукахъ почтоваго рожка и при крикахъ толпы ребятишекъ, сующихъ въ дверцы маленькіе букетики альпійскихъ цвѣтовъ. Ошеломленный Тартаренъ рѣшилъ было не дожидаться нападенія, а прямо — взять, да и раскроить киркой голову сидящему съ нимъ рядомъ злодѣю; потомъ, раздумавши, онъ почелъ болѣе благоразумнымъ пока воздержаться. Очевидно, эти люди могутъ что-либо предпринять противъ него лишь позднѣе, въ необитаемой мѣстности; а до тѣхъ поръ представится случай уйти отъ нихъ подальше. Съ тому же, съ ихъ стороны не замѣтно было никакихъ признавовъ враждебности. Чтобы попытать выяснить отношенія, Тартаренъ заговорилъ:

— Очень радъ неожиданной встрѣчѣ, молодые люди, очень радъ… Только позвольте мнѣ вамъ отрекомендоваться. Вы не знаете, съ кѣмъ вы имѣете дѣло, тогда какъ я отлично знаю, кто вы.

— Шш!…- скорѣе жестомъ, чѣмъ голосомъ, остановила его молодая дѣвушка, мило улыбаясь, и указала на козлы, гдѣ рядомъ съ кондукторомъ сидѣлъ итальянецъ-теноръ и четвертый товарищъ молодыхъ людей, сидѣвшихъ въ коляскѣ.

— Знаете ли вы, по крайней мѣрѣ, что это за человѣкъ? — чуть слышно спросилъ Тартаренъ, близко нагибаясъ къ дѣвушкѣ.

Она глазами сдѣлала утвердительный знакъ. Нашъ герой вздрогнулъ, какъ иногда вздрагиваютъ въ театрѣ, когда въ самый сильный моментъ пьесы легкій морозъ пробѣгаетъ по спинѣ зрителя и публика настораживается, чтобы не проронить ни слова. Тартаренъ понималъ, что лично теперь его дѣло сторона; прошли всѣ страхи, не дававшіе ему покоя всю ночь, помѣшавшіе поутру всласть напиться швейцарскаго кофе съ медомъ и масломъ и заставлявшіе его на пароходѣ сторониться подальше отъ бортовъ. Онъ вздохнулъ полною грудью и сталъ находить, что хорошенькая анархистка прелесть какъ мила въ своей дорожной шапочкѣ и въ кофточкѣ, плотно облегавшей ея тоненькую, но очень граціозную талію. И какое она еще дитя! И смѣхъ у нея совсѣмъ еще дѣтскій, на щечкахъ нѣжный пушокъ. А какъ мило она укрываетъ колѣни своего больнаго брата: "Хорошо ли тебѣ, не холодно ли?…"

Да и спутники ея уже перестали ему казаться свирѣпыми. Всѣ весело смѣются, болтаютъ; его сосѣдъ иногда школьничаетъ, какъ вырвавшійся на свободу мальчишка. Между тѣмъ, экипажи быстро неслись впередъ, переѣзжали мосты, катились по берегамъ маленькихъ озеръ, вдоль цвѣтущихъ полей, мимо прекрасныхъ садовъ, на этотъ разъ пустынныхъ, такъ какъ было воскресенье, и крестьяне встрѣчались въ праздничныхъ платьяхъ, а крестьянки щеголяли длинными восами и серебряными цѣпями. Дорога начинала подниматься вверхъ узкою полосой между дубовыми и буковыми лѣсами. Съ каждымъ шагомъ выше, съ каждымъ поворотомъ открывались чудные виды на долины, въ которыхъ бѣлѣли колокольни церквей, а тамъ, вдали, сверкала вершина Финстераархорна, залитая лучами невидимаго солнца. Скоро дорога приняла болѣе мрачный и дикій видъ. Съ одной стороны темнѣли массы деревьевъ, точно карабкающихся по кручамъ и стремнинамъ, между которыми шумѣлъ и пѣнился потокъ; съ другой — поднималась громадная скала, нависшая надъ дорогой и ощетинившаяся безпорядочными вѣтвями, торчащими изъ разсѣлинъ.

Въ ландо всѣ примолкли, всѣ всматривались вдаль, стараясь разглядѣть конецъ этого гранитнаго тоннеля.

— Точь-въ-точь лѣса Атласскихъ горъ! — важно проговорилъ Тартаренъ и, видя, что никто не обратилъ вниманія на это замѣчаніе, онъ прибавилъ:

— Не слышно только рыканій львовъ.

— А вы ихъ слыхали? — спросила молодая дѣвушка. Онъ-то слыхалъ ли львовъ!…

— Я - Тартаренъ изъ Тараскона, mademoiselle… — сказалъ онъ съ кроткою и снисходительною улыбкой.

И каковъ же этотъ народецъ! Хоть бы глазомъ повели, все равно, какъ еслибъ онъ сказалъ: "Меня зовутъ Дюпонъ". Они даже не слыхали имени Тартарена! Однако, онъ не оскорбился и на вопросъ дѣвушки, пугали ли его голоса львовъ, отвѣчалъ:

— Нѣтъ, mademoiselle. Мой верблюдъ дрожалъ подо мной, какъ въ лихорадкѣ, а я осматривалъ курки моего карабина такъ же спокойно, какъ сдѣлалъ бы это передъ стадомъ коровъ… На нѣкоторомъ разстояніи вы слышите рычанье льва, приблизятельно, такимъ… вотъ!…