Тартарен на Альпах

Между тѣмъ, проводники торопили; надо было засвѣтло добраться до хижины альпійскаго клуба, гдѣ обыкновенно заночевываютъ послѣ перваго перехода. Нельзя было терять ни минуты. Тартаренъ понялъ это, сдѣлалъ общій поклонъ, отечески улыбнулся смѣшливымъ миссъ и громовымъ голосомъ сказалъ:

— Паскалонъ, знамя!

Оно было развернуто, вѣтеръ заигралъ его складками, гарасконцы сняли шляпы, — въ ихъ добромъ Тарасконѣ любятъ театральные эффекты, — загремѣли крики:

— Да здравствуетъ президентъ!… Да здравствуетъ Тартаренъ!… A! a!… fen dé brut!…

И шествіе двинулось въ такомъ порядкѣ: впереди двое проводниковъ съ мѣшками, съ провизіей и дровами, за ними Паскалонъ съ развернутымъ знаменемъ, наконецъ? П. А. K. и делегаты, желавшіе проводить его до ледника Гужи. Вдругъ доблестный командиръ Бравида тревожно крикнулъ:

— Ахъ, быки!…

Нѣсколько штукъ рогатаго скота щипало низкую траву въ одной изъ западинъ. Эти животныя возбуждаля чувство непреодолимаго нервнаго страха въ бывшемъ воинѣ; а такъ какъ его нельзя было покинуть одного то и вся дилегація принуждена была остановиться. Паскалонъ передалъ свою хоругвь одному изъ проводниковъ; послѣдовали прощанія, рукопожатія, пожеланія и совѣты:

— Et adieu, que!

— Осторожность, осторожность, прежде всего…

Разстались, и ни одинъ изъ членовъ альпійскаго клуба не подумалъ даже вызваться сопутствовать президенту, — очень ужь высоко!… А по мѣрѣ приближенія казалось, что гора все ростетъ; къ тому же, кругомъ пропасти, скалы, лѣзущія вверхъ изъ снѣжнаго хаоса, представляющагося непроходимымъ. Лучше посмотрѣть на восхожденіе съ Шейдекъ.

Президентъ альпійскаго клуба, разумѣется, никогда въ жизни не ступалъ ногой ни на одинъ ледникъ. Ничего подобнаго нельзя найти въ покрытыхъ душистыми цвѣтами и зеленью горахъ Тараскона, и, тѣмъ не менѣе, первый ледникъ производилъ на него впечатлѣніе чего-то уже видѣннаго, напоминалъ объ охотахъ въ Провансѣ, вблизи моря. И здѣсь, какъ тамъ, чѣмъ дальше, тѣмъ ниже становится трава, кое-гдѣ виднѣется застоявшаяся вода, обросшая чахлымъ тростникомъ, что-то похожее на песчаныя дюны, на разбитыя раковины, а вдали точно волны зеленовато-голубаго льда съ бѣлыми гребнями изъ снѣга, точно волны, застывшія и неподвижныя. Оттуда несется рѣзкій, пронзительный вѣтеръ, точно такъ же, какъ дуетъ онъ съ моря, насквозь прохватывая живительною свѣжестью.

— Нѣтъ, благодарю… У меня есть свои… — сказалъ Тартаренъ проводнику, когда тотъ предложилъ ему надѣть шерстяные чулки поверхъ сапоговъ. — У меня подковки Беннеди… усовершенствованныя… необыкновенно удобныя! — кричалъ онъ изъ всѣхъ силъ, точно говорилъ съ глухимъ, предполагая, что такъ его скорѣе пойметъ Христіанъ Инебнитъ, который такъ же мало разумѣлъ по-французки, какъ и его товарищъ Кауфманъ.

Тартаренъ присѣлъ на первое попавшееся возвышеніе и пристегнулъ въ сапогамъ ремнями нѣчто похожее на кованную подошву съ тремя огромными и острыми шипами. Онъ уже сотню разъ пробовалъ эти усовершенствованныя подковы Кеннеди въ своемъ садикѣ съ боабабомъ и, все-таки, эффектъ вышелъ совсѣмъ неожиданный. Подъ тяжестью нашего героя шипы врѣзались въ ледъ съ такою силой, что всѣ попытки вытащить ихъ обратно оказались тщетными. Тартаренъ какъ бы приросъ въ мѣсту; онъ дѣлалъ отчаянныя усилія, ругался, размахивалъ руками и альпенштокомъ и, въ концѣ-концовъ, вынужденъ былъ крикнуть проводникамъ, ушедшимъ далеко впередъ въ полномъ убѣжденіи, что они имѣютъ дѣло съ очень опытнымъ альпинистомъ.

Въ виду невозможности извлечь его съ усовершенствованнымъ приборомъ Кеннеди, проводники разстегнули ремни; приборъ такъ и остался во льду и былъ замѣненъ вязаными шерстяными чулками. Президентъ пустился въ дальнѣйшій тяжелый и утомительный путь. По непривычкѣ управляться съ длинною палкой, Тартаренъ цѣплялъ за нее ногами; желѣзный наконечникъ скользилъ, когда путникъ сильно налегалъ на него; онъ попробовалъ было пустить въ ходъ кирку, — орудовать ею оказалось еще труднѣе. А ледяныя волны становились все крупнѣе, громоздились одна на другую, точно взбитыя бурей и сразу застывшія, сдѣлавшіяся неподвижными.

Неподвижность была, однако же, только кажущеюся, такъ какъ глухой трескъ и шуршаніе, едва уловимое передвиженіе громадныхъ ползущихъ льдинъ, свидѣтельствовали о непрестанной скрытой работѣ, совершающейч;я внутри застывшихъ, измѣнчивыхъ массъ. Передъ глазами альпиниста, подъ его альпенштокомъ, открывались трещины, бездонныя пропасти, въ которыя съ безконечнымъ рокотомъ катились мелкія льдины. Герой падалъ нѣсколько разъ, однажды оборвался до половины въ зеленоватую расщелину и удержался только благодаря ширинѣ своихъ плечъ.