Тарзан из племени обезьян. Возвращение Тарзана. Тарзан и его звери

Тарзан следил за каждым его шагом, оставаясь неподвижным, как статуя. Отступи он назад хоть на дюйм, его соперник немедленно пошел бы в атаку. Бросок навстречу мог привести к такому же результату. Готовящийся к драке задира вполне мог ее начать – тут все зависело от степени храбрости молодого самца.

Так что лучше всего было стоять не шевелясь и ждать. В этом случае самец должен был, согласно обычаю, подойти как можно ближе к объекту своего внимания, ужасающе рыча и обнажая клыки, с которых капает слюна, и начать кружить вокруг врага. В итоге он поступил именно так, как Тарзан и предполагал.

Это могла быть либо уловка потенциального вожака стаи, либо простая неуверенность обезьяны, которая еще не приняла окончательного решения. Поэтому любой жест мог привести к тому, что волосатая тварь в тот же миг бросилась бы на человека, разрывая и кромсая его тело.

Пока этот дикарь описывал вокруг него петли, Тарзан медленно поворачивался лицом к противнику, не отрывая от него взгляда. Он оценил его как молодого самца, который никогда не считал, что ему по силам свергнуть прежнего короля, однако когда-нибудь он бы непременно это сделал. Тарзан видел, что для примата этот зверь великолепно сложен и имел бы рост не меньше семи футов, распрямись он и встань прямо на своих коротких кривых ногах. Но и в таком положении его огромные волосатые лапы доходили бы до самой земли. Его готовые к схватке клыки, длинные и острые, Тарзан теперь видел прямо перед собой. Он заметил у самца и остальных представителей его племени несколько небольших отличий от тех обезьян, среди которых он сам провел детство.

Сперва человек-обезьяна вздрогнул при виде этих косматых чудовищ – ему почудилось, будто он узнает их. Казалось, благодаря какой-то причуде судьбы он опять попал в родное племя, и его душа озарилась надеждой. Но когда он вгляделся в стоящих перед ним обезьян, ему стало ясно, что они принадлежат к другой породе.

Поскольку самец проявлял явную враждебность и, двигаясь порывисто и резко, продолжал ходить вблизи Тарзана, почти так же как псы вертятся вокруг кобеля, забежавшего с чужого двора, человеку-обезьяне пришло в голову выяснить, отличается ли наречие его собственного народа от того, на котором говорит нынешняя стая, а потому он обратился к самцу на языке племени Керчака.

– Кто ты? – спросил он. – И почему грозишь Тарзану, приемышу обезьяны?

Косматый самец посмотрел на него удивленно.

– Я Акут, – последовал ответ на простом, примитивном диалекте, находящемся в самом низу иерархии разговорных языков.

Тарзан тотчас понял, что он полностью схож с наречием племени, в котором прошли первые двадцать лет его жизни.

– Я Акут, – повторил самец. – Молак мертв. Теперь я вожак. Убирайся, или я тебя убью!

– Ты видел, как легко я убил Молака, – ответил Тарзан. – Поэтому я убил бы и тебя, если б собирался стать вожаком. Но Тарзан, приемыш обезьян, совсем не хочет стать вожаком племени Акута. Все, чего он хочет, – это мирно жить в этой стране. Будем друзьями. Тарзан, приемыш обезьян, может помочь тебе, а ты можешь помочь Тарзану, приемышу обезьян.

– Ты не можешь убить Акута, – ответил самец. – Нет никого сильнее Акута. Если б ты не убил Молака, это сделал бы Акут, потому что Акут готов стать вожаком!

В ответ Тарзан бросился на огромного самца, который во время разговора ослабил бдительность.

В мгновение ока человек схватил огромную обезьяну за запястье и, прежде чем та успела с ним сцепиться, вывернулся и вскочил на ее широкую спину.

Соперники упали разом, но замысел Тарзана так хорошо сработал, что, прежде чем они коснулись земли, он применил к Акуту тот же прием, которым сломал шею Молаку.

Человек-обезьяна медленно стал сдавливать мощную шею. Но как в прежние времена Тарзан дал Керчаку возможность покориться и остаться в живых, так и теперь он оставил Акуту, в котором видел будущего могучего союзника, возможность выбора: жить в дружбе с победителем или умереть, как это сделал на его глазах свирепый и доселе непобедимый Молак.

– Ка-года? – шепнул Тарзан лежащей под ним обезьяне.

Это был тот же вопрос, который он некогда, также шепотом, задал Керчаку, и на языке обезьян это означало: «Сдаешься?»

Акут вспомнил треск, после которого могучая шея Молака была окончательно свернута, и содрогнулся.

Однако отдавать власть над племенем ему совсем не хотелось, поэтому он вновь поднатужился, чтобы освободиться, но еще одно мучительное нажатие на шейные позвонки исторгло из агонизирующей обезьяны желанное: «Ка-года!»

Тарзан немного ослабил хватку.

– Ты все равно можешь быть вожаком, Акут, – сказал он. – Тарзан говорит тебе, что не хочет быть вожаком. И если твое право на первенство кто-нибудь оспорит, Тарзан, приемыш обезьян, поможет в твоей битве.

Человек-обезьяна встал, и Акут тоже медленно поднялся на ноги.

Упрямо потряхивая головой и сердито рыча, он заковылял к стае, взглянув сперва на самца, что был покрепче других, потом еще на нескольких, почти таких же, от которых можно было ожидать, что они попробуют оспорить его власть.