Тарзан из племени обезьян. Возвращение Тарзана. Тарзан и его звери

В течение нескольких дней она не видела никого, кроме Свена Андерссена, неразговорчивого и отталкивающего на вид кока «Кинкейда». Она спросила у него, как называется берег, на который высадили мужа.

– Я тумать, ветерр пудет дуть кррепко, – ответил швед, и это было единственным, что она смогла из него вытянуть.

Джейн пришла к выводу, что других английских слов он не знает, и потому прекратила попытки выудить какие-нибудь сведения, но все равно никогда не забывала тепло приветствовать его и благодарить за отвратительную, тошнотворную еду, которую он приносил.

Через три дня после стоянки, на которой высадили Тарзана, «Кинкейд» бросил якорь рядом с устьем широкой реки, и в каюту к Джейн Клейтон явился Роков.

– Конец маршрута, моя дорогая, – сказал он, бросив на пленницу плотоядный взгляд, от которого у нее подступила к горлу тошнота. – Я пришел, чтобы предложить безопасность, свободу и роскошную жизнь. Мое сердце смягчилось при виде ваших страданий, и я хотел бы по мере сил загладить свою вину. Ваш муж был настоящим животным. Кому, как не вам, это знать? Ведь это вы нашли его голым в джунглях, где он жил с детства, бродя с дикими животными, с которыми водил дружбу. А я джентльмен, не только принадлежащий к знатному роду, но и получивший воспитание, подобающее приличному человеку. Вам, дорогая Джейн, я предлагаю не только любовь культурного человека, но и цивилизованную, утонченную жизнь. Не сомневаюсь, что ее вам очень недоставало, когда вы были вынуждены общаться с несчастным обезьяночеловеком, за которого так бездумно, по своей девичьей ветрености, вышли замуж. Я вас люблю, Джейн. Вам стоит сказать лишь слово, и больше никакие печали вас не коснутся – даже ребенка я вам возвращу целым и невредимым.

Все это время за дверью стоял Свен Андерссен с обедом, который он принес леди Грейсток. Маленькая голова на длинной жилистой шее была наклонена вбок, близко посаженные глаза полуприкрыты, уши словно подались вперед – настолько сильным было его желание подслушать, о чем говорит хозяин. Даже длинные усы, соломенные и клочковатые, казалось, встопорщились от чрезмерного внимания.

Когда Роков закончил свою тираду, надеясь на положительный ответ, удивление, написанное на лице Джейн Клейтон, сменилось выражением гадливости. Тем не менее она пожала плечами и, спокойно глядя прямо в лицо своему тюремщику, сказала:

– Я бы не удивилась, мистер Роков, попытайтесь вы силой принудить меня покориться вашим низменным желаниям. Но мне трудно было даже представить себе, что вы решите, будто я, жена Джона Клейтона, могу добровольно уступить вам, хотя бы даже ради спасения жизни. Я знала, что вы негодяй, мистер Роков, но теперь вы проявили себя еще и глупцом.

Глаза Рокова сузились, и на его бледном лице вспыхнул румянец досады. С угрожающим видом он сделал шаг по направлению к молодой женщине.

– Мы посмотрим, кто из нас глуп, – прошипел он, – когда я подчиню твою волю, сломив плебейское упорство, столь характерное для всех янки. Оно будет стоить всего, что тебе дорого, даже жизни ребенка, потому что, клянусь костями святого Петра, я отменю все, что задумал для этого малявки, и вырежу его сердце прямо у тебя перед глазами. Тогда ты узнаешь, каково оскорблять Николая Рокова.

Джейн Клейтон отвернулась.

– Какой смысл пытаться узнать, до каких еще низостей может дойти ваша мстительная натура? – сказала она. – Меня не тронут ни ваши угрозы, ни ваши дела. Мой сын еще не может сам за себя отвечать, но думаю, что, дожив до зрелого возраста, он с готовностью отдал бы жизнь за честь матери. Я его слишком люблю, чтобы платить такую цену. Поступи я, как вы хотите, он проклинал бы меня до конца своих дней.

Не сумев запугать пленницу, Роков разозлился не на шутку. Теперь он испытывал к ней только ненависть. Однако его больной ум полагал: если бы он заставил ее уступить его домогательствам ради своей жизни или жизни ребенка, он бы чувствовал, что отомстил ей сполна. Ведь он смог бы выставлять жену лорда Грейстока напоказ в европейских столицах в качестве своей любовницы.

Роков снова подошел к ней ближе. Его злобное лицо перекосилось от ярости и вожделения. Он набросился на несчастную, точно дикий зверь, и, ухватив за шею сильными пальцами, повалил на койку.

В это миг дверь каюты с шумом открылась.

Роков вскочил на ноги и, обернувшись, оказался лицом к лицу со шведом, судовым коком.

Маленькие глазки кока, обычно похожие на лисьи, теперь имели особенно глупое выражение. Картину дополняла отвисшая челюсть.

Он занялся сервировкой обеда леди Грейсток на крошечном столике у одной из переборок каюты.

Русский метнул в него огненный взгляд.

– Что такое? – вскричал он. – Как ты посмел войти без разрешения? Убирайся!

Кок посмотрел на Рокова своими голубыми водянистыми глазами и улыбнулся бессмысленной улыбкой.

– Я тумать, ветерр пудет дуть кррепко, – проговорил он, а затем принялся переставлять на столике тарелки.

– Проваливай, или я вышвырну тебя вон, слышишь, ты, несчастный тупица! – взревел Роков, с угрожающим видом делая шаг в сторону шведа.