— Я рада,— сказала она,— что тебе пришлось по нраву мое имя. Но я не знаю, почему это меня так обрадовало. Ты сказал, что ты варвар, но у тебя внешность и манеры патриция, несмотря даже на дерзость твоего поведения по отношению к молодой женщине, которую ты раньше не знал. Я приписываю этот промах твоему варварскому воспитанию и прощаю тебя.
— Оказывается, быть варваром не так уж плохо, в пом есть свои преимущества,— пошутил фон Харбен.— Может быть, ты снова простишь меня, потому что я не могу удержаться чтобы не сказать тебе, что ты — самая красивая девушка, которую я когда-либо видел. Кроме того, ты наверняка единственная, кого я... кого я мог бы,— тут Эрих заколебался, поняв, что зашел слишком далеко в своих откровениях.
— Мог бы... что?
— Даже варвар не должен говорить того девушке, что я хочу сказать той, которую знаю всего лишь пять минут...
— Кто бы ты ни был, ты проявляешь недюжинную прыть,— произнес саркастическим тоном голос за спиной фон Харбена.
Девушка удивленно подняла глаза, а фон Харбен резко повернулся. Оба они, и он, и девушка, увлекшись беседой, не заметили рядом с собой присутствия третьего человека. Невысокий черноволосый юноша со слащавыми чертами лица и жеманными манерами откровенно смеялся, опираясь одной рукой на рукоять меча, висевшего у него на боку. В другой он двумя пальцами сжимал стебелек сорванного цветка, время от времени поднося его к носу. Глаза юноши с явной насмешкой уставились на фон Харбена.
— Кто же твой новый друг? — спросил жеманный юноша у Фавании.
— Эрих фон Харбен, гость Септимуса,— гордо,задрав подбородок, ответила девушка. Повернувшись к фон Харбену, она не без колебания представила ему незнакомца.
— Это Сульфус Фупус, который пользуется гостеприимством Септимуса столь часто, что уже чувствует себя вправе критиковать других гостей.
Фупус побагровел.
— Никогда не угадаешь,— оправдывался он,— когда следует воздать почести гостю Септимуса, а когда над ним нужно пошутить. Прошу прощения, я не хотел ставить вас в смешное положение. Но поймите и вы меня — последний гость уважаемого Септимуса, как я хорошо помню, был обезьяной, а до нее наше общество почтил своим присутствием негритянский варварский царек. Такой, знаете ли, весь в перьях. Гостей в этом доме обожают, и, я думаю, фон Харбен займет достойное место в ряду вышеперечисленных персон.
Извинение вышло таким ядовитым, вдобавок произнесено было противным скрипучим голосом, что фон Харбен с трудом удержался от резкостей, которые вертелись у него на языке. К счастью, по дорожке к ним уже спешил Маллиус Лепус. Его круглое румяное лицо дышало неподдельным добродушием, что и разрядило несколько накаленную атмосферу.
Фон Харбен был официально представлен Фавании, Сульфус Фупус демонстративно не обращал внимания на гостя-варвара, все время обращался лишь к прекрасной римлянке. Из реплик, которыми они обменивались, фон Харбен понял, что Отношения между жеманным юношей и дочерью Септимуса весьма дружеские, если не сказать больше. Он даже предположил, что неприятный Фупус влюблен в Фаванию. Вот это предположение отчего-то сильно расстроило Эриха фон Харбена. Он сперва даже не понял, почему у него так испортилось настроение, но, поразмыслив, догадался. Дело в том, что за пять минут знакомства с Фаванией Эрих сам влюбился в нее без памяти. Ему уже приходилось подпадать под чары представительниц прекрасной половины рода человеческого и он думал, что хорошо осведомлен во всем, что касается любви. Но чувства, подобного тому, что вспыхнуло в его сердце при виде прекрасной римлянки и при первых звуках ее нежного, чуть глуховатого голоса, были ему внове. Оказалось, он возненавидел Сульфуса Фупуса, еще не познакомившись с ним должным образом, только за то, что тот поглядывал на Фаванию с любовью, а вовсе не за ядовитый сарказм в его репликах, адресованных Эриху.
Вскоре к молодым людям присоединился и сам хозяин виллы — достопочтенный Септимус Фаваний. Он предложил всей компании направить свои стопы в дом, в зал для пиршеств, где уже собрались остальные гости и ждут кворума, чтобы начать, как выразился дядюшка Септимус, симпозиум. Эрих вовремя сообразил, что так на греческий лад назывались во время оно трапезы в кругу друзей в знатных римских домах. Патриции принимали пищу, лежа на удобных кушетках, их слух во время пиршеств услаждался музыкой или изысканной беседой, в зависимости от замысла хозяина.
Когда все проследовали за дядюшкой внутрь виллы, Лепус, смеясь, шепнул на ухо Эриху, что Септимусу не-терпится щегольнуть перед местной знатью своим открытием — а именно вождем германских варваров.
По обычаю, принятому в римских домах, гостей сопроводили перед началом трапезы в термы — так именовались бани, бывшие обязательным атрибутом каждого богатого дома в империи.
Термы в доме Септимуса занимали часть внутреннего дворика и представляли собой довольно большой и глубокий бассейн, наполненный чистой и явно проточной водой. Эрих заметил трубы, по которым она поступала.