Тарзан. Том 4

Септимуса в саду не было. Эрих фон Харбен воспользовался одиночеством, чтобы побродить по усыпанным гравием дорожкам, среди благоухающих цветущих кустов и нарядно подстриженных деревьев. Деревья в основном были очень старыми и, как понял Эрих, весьма редких для здешних мест пород.

Ум, глаза и воображение юноши были захвачены всем окружающим так, что сердце его билось учащенно, пока он исследовал сад, двигаясь по извилистой дорожке, вдоль куртины, полной цветов. Он был настолько поглощен увиденным, что не сразу заметил женщину, с которой чуть не столкнулся нос к носу.

Она тоже была удивлена и смущена встречей. Об этом свидетельствовал растерянный взгляд и яркий румянец, заливший ее щеки. Молодая незнакомка широко раскрытыми глазами уставилась на юношу.

Фон Харбен подумал, что более красивого лица он не 1 встречал нигде — ни в Европе, ни в Америке, а тем более в Африке.

Девушка первой нарушила молчание.

— Кто ты? — спросила она тихим голосом, почти шепотом.

— Я иностранец,— ответил фон Харбен.— Извини меня за то, что я нарушил твое одиночество. Я не хотел мешать тебе отдыхать, просто думал, что в саду никого нет.

— Кто же ты? — повторила девушка свой вопрос,— я нигде не встречала никого похожего на тебя.

— И я никогда не встречал девушки, похожей на тебя,— улыбнулся фон Харбен.— Может, я сплю и мне снится чудесный сон? Ведь такая красота не может существовать в мире реальных вещей. Это просто невероятно.

Девушка покраснела еще гуще.

— Ты не из Каструм Маре, это ясно,— сказала она холодным тоном. Личико ее утратило смущенное выражение, и подбородок надменно вздернулся.

— Неужели я тебя обидел? — всполошился фон Харбен.— Приношу свои глубочайшие извинения. Я не хотел оскорбить тебя ничем, но ты появилась передо мной так неожиданно, а лицо твое так прекрасно, что у меня дух захватило.

— Ты считаешь, что ведешь себя учтиво? — лукаво улыбнулась незнакомка.— Ты произносишь странные речи, а глаза твои веселы.

— Ты простила меня? — спросил фон Харбен.

— Ты должен сперва сказать мне, кто ты такой и почему находишься здесь. И только тогда я смогу ответить на твои вопросы. Ибо вдруг окажется, что ты варвар или враг...

Фон Харбен рассмеялся.

— Маллиус Лепус, который пригласил меня в дом своего дядюшки, утверждает, что я варвар, но даже если это и так, я все-таки гость патриция Септимуса.

— Это меня не удивляет,— девушка дернула плечиком.— Мой отец славится своим гостеприимством.

— Ты дочь Септимуса?

— Да, но ты еще не рассказал ничего о себе...

— Меня зовут Эрих фон Харбен, я родом из Германии,— ответил юноша.

— Германия! — воскликнула девушка.— Цезарь много писал о Германии, и Сангвинариус тоже. Кажется, это очень далекая северная страна...

— Никогда мне она не казалась столь далекой, как сейчас,— серьезно сказал Эрих фон Харбен.— Но все же расстояние в пятьдесят тысяч километров — ничто по сравнению с тысячелетиями, что пролегли между нами.

Девушка нахмурила тонкие шелковистые брови:

— Не понимаю тебя...

— Да, разумеется,— кивнул фон Харбен.— Я не могу поставить тебе этого в вину — я сам сопротивляюсь пониманию происходящего...

— Ты, конечно, вождь племени? — спросила красавица.

Фон Харбен не стал отрицать и разуверять девушку в ее догадках и предположениях. Из поведения старого патриция он извлек урок, что в Каструм Маре сильны сословные предрассудки. Варвара уважали там меньше, чем меньше был венчавший его титул. Фон Харбен гордился народом, к которому принадлежал, но он понимал — разницу между варварскими племенами германцев времен Цезаря и их потомками, просвещеннейшими людьми двадцатого века, никогда не оценят выпавшие из реки времени жители Затерянной империи. Даже убедить этих людей, что с тех пор, на которых остановилась их история, в остальном мире произошли глубокие перемены, было делом почти невозможным. А кроме того, ему не хотелось, чтобы в прекрасных глазах девушки, стоящей перед ним, пропал огонек интереса и сменился презрительным равнодушием к человеку, стоящему неизмеримо ниже на ступенях социальной лестницы. Фон Харбен был пленен прелестным лицом и грациозной фигурой дочери Септимуса, патрицианки, принадлежащей далекой эпохе.

— Как же тебя зовут? — спросил он.

— Фавания,— ответила девушка.

— Фавания,— повторил про себя фон Харбен.— Имя это, такое необычное для человека его эпохи, звучало музыкой.— Фавания!

— Что? — вопросительно вскинула на юношу глаза обладательница музыкального имени.

— Как прекрасно звучит,— сказал Эрих,— никогда раньше не встречал девушку, которую бы так звали.

— Тебе нравится, правда?

— Очень, на самом деле.

Девушка вновь свела к переносице свои чудесные брови. Лоб ее, белый и выпуклый, который явно скрывал за собой недюжинный ум, прорезала вертикальная морщинка. Лишь глаза хранили теплое выражение, опровергая суровость гримаски. Девушка явно была незаурядной натурой. В ее поведении не было ни капли жеманства и фальши, так свойственных недалеким представительницам прекрасного пола во все эпохи. Наоборот, в манере изъясняться и гордой осанке дышали живой ум и твердый неординарный характер.