Татьяна Пельтцер. Главная бабушка Советского Союза

– Забудьте Миронову! – потребовал он. – Выбросьте ее из головы, будто вы ни разу ее не видели! Вы постоянно пытаетесь смотреть на себя со стороны, и из-за этого выходит черт знает что! Вы напряжены, а в таком состоянии на сцене делать нечего. Играть надо легко…

– Не копируйте Миронову! – вторил Топорков. – Ищите свой образ!

У Татьяны голова шла кругом. Черт их разберет, дорогих руководителей. То играй, как Миронова, то забудь про Миронову… Но она все же взяла себя в руки и задумалась над тем, как бы ей сыграть кого-то, не хуже Мироновой, но по-своему, так, чтобы никому не подражать. Ей вспомнился один старый номер из программы отцовского театра миниатюр в Харькове. На первый взгляд ничего особенного – банщица обсуждает тех, кто ходит мыться, то и дело вставляя: «вот уж сейчас ей косточки перемою!». Но каков характер! Противоречивый, можно сказать – глубокий. С одной стороны – сплетница, с другой – добрая душа, сначала перемоет косточки, а потом пожалеет. Есть над чем поработать.

Для театра писали талантливые литераторы, такие, например, как Виктор Ардов, Леонид Ленч, Николай Погодин, Юрий Олеша… Но Татьяне было неловко просить кого-то из них написать для нее сценку на основе той старой, дореволюционной. Еще откажут, и будет неловко. Сценку ей написал отец.

К показу «Банщицы» Татьяна готовилась очень ответственно и втайне ото всех. Решила про себя, что если уж и ее банщица никому не понравится, то она уйдет из театра. Первый блин комом – ладно, второй – куда бы ни шло, но если три блина подряд выходят никудышными, то самое время задуматься о том, умеет ли вообще пекарь печь? Выбрав паузу между репетициями, Татьяна показала Петкеру и нескольким актерам свою сценку. Когда закончила, то замерла ни жива ни мертва в ожидании приговора.

– Хорошо, очень хорошо, – после небольшой паузы, показавшейся Татьяне вечностью, похвалил Петкер. – Вот теперь и соли, и перца сколько нужно. Включаем в программу!

Амплуа Татьяны Пельтцер в Театре эстрады и миниатюр можно было назвать так: «женщина из народа, с острым языком, крепкими руками и добрым сердцем». Банщица, управдом, почтальон, уборщица, булочница… Сколько их было – и не перечесть. Однажды в трамвае Татьяна услышала за спиной шепот: «Вон артистка стоит из эстрадного театра, смешная…». Когда тебя начинают узнавать в трамвае, можно с полным правом считать себя народной артисткой.

– Ах, папаня, вы и не представляете, как я счастлива! – говорила отцу Татьяна. – Я наконец-то нашла свой театр!

До ее прихода в театр, который она в полном смысле слова сможет называть «своим», оставалось семь лет. Но тогда, в 1940-м, Татьяне Пельтцер казалось, что Театр эстрады и миниатюр – это навсегда.

– Вот и славно! – радовался отец. – Теперь еще бы мужа найти…

– Хватит с меня и одного раза! – хмурилась Татьяна. – Больше не хочу!

Иван Романович удивлялся – надо же, какая памятливая и упрямая у него дочь. Уже почти десять лет как вернулась из Берлина, а все не хочет слышать о замужестве, не то чтобы подумать.

Для Ивана Романовича 1940 год тоже был счастливым годом. Начав регулярно сниматься в кино (по нескольку картин за год), он понял, что слишком рано ушел со сцены. Пошатнувшееся было здоровье пришло в норму, чувствовать себя пенсионером при молодой жене было неловко, да и вообще дома не сиделось, поэтому Иван Романович вернулся на сцену. Он поступил в…

Угадайте куда?

Он поступил в театр имени Моссовета, которым уже руководил Юрий Завадский. И прослужил там до 1946 года. Так что театр имени Мосовета, так же как и театр Корша, можно с полным правом называть «семейным театром Пельтцеров».

Глава пятнадцатая Война

Чтобы в шатре бытия

  полюбить все сокровища жизни

Надо шатер приподнять

и взглянуть на мгновение в ночь…

Константин Липскеров, «Сокровища жизни»

В 1941 году, незадолго до начала войны, Иван Романович Пельтцер получил Сталинскую премию второй степени за исполнение роли рабочего Захаркина в фильме «Последняя ночь». А немного позже его вместе с дочерью чуть не отправили в ссылку.