Татьяна Тарханова

То ли так само собой произошло, а может быть, Уля сговорилась с Матвеем, но они ушли далеко вперед, оставив позади себя Татьяну и Хапрова. Татьяна плохо слушала, о чем ей говорит Хапров.

— Вы не обижаетесь, что я пришел без приглашения? Вы понимаете, я еще тогда понял, что у вас что-то неладное... Но сначала не знал, где вы живете, потом, после того как Уля все рассказала мне и дала ваш адрес, долго не решался зайти, а весной пришлось ехать в Мстинский район провести обследование полей.

Он что-то еще говорил ей о том, что Иннокентий Константинович Дроботов просил передать привет, что театр был на весенних гастролях и скоро уезжает на летние гастроли, но все это дошло до нее с большим опозданием, когда они уже вошли в центр города. На душе у нее стало светло и радостно, она решила, что это произошло оттого, что рядом идет и участливо с ней говорит Хапров, и, взяв его под руку, сказала, словно он был ее давнишний друг:

— Вы хороший.

— А еще?

— Славный.

— И все?

— Смешной.

— Характеристика абсолютно исчерпывающая, — улыбнулся Хапров. — Все люди, которые мечтают стать учеными, должны быть чуть-чуть смешными. Скажите, в какой пьесе ученый абсолютно серьезен? Нет таких пьес... Давайте догоним Улю, может быть это нам удастся.

Они вошли в глинский летний сад, обычный сад провинциального города. Под огромными кленами, в глубине раковины, играл духовой оркестр. Невдалеке громоздилось сооружение из досок, напоминающее нечто среднее между крытым током и огромным сенным сараем. Это был летний театр. Здесь показывали кинокартины и играли именитые заезжие музыканты, давались опереточные представления, но особенно там много было народу, когда выступали чтецы мыслей на расстоянии, маги, фокусники, а также лекторы, объясняющие, в какой руке надо держать нож, в какой вилку во время еды, как идти с дамой, поднимаясь по лестнице, и прочие правила хорошего тона. Сам по себе сад был невелик, но он изобиловал темными аллеями, и самая темная, по старой провинциальной традиции, носила лирически-ироническое название «аллея вздохов». Это была та самая аллея, на благоустройство которой администрация никогда не тратила ни одной копейки, ее даже не посыпали песком. Но в глазах влюбленных не было лучшего места в саду. Как взволнованно звучала здесь доносящаяся с эстрады и танцплощадки музыка, как многозначительны были самые простые слова и как прекрасны казались девушки, чьи лица были невидимы в сумраке этой аллеи.

— Давайте искать Улю и Матвея, — сказала Татьяна, оглядываясь по сторонам. — Может быть, они у фонтана?

— Возможно... Но сначала заглянем в ресторан.

— Вы думаете, они там? Сомневаюсь.

— Но там Дроботов, и он просил обязательно привести вас.

Дроботов сидел за столиком. Увидев Татьяну и Сергея, он поднялся им навстречу.

— Где будем разговаривать?

— Только не здесь. Мы еще должны разыскать друзей, — сказал Хапров.

— Я вижу, Таня благотворно влияет на тебя, — рассмеялся Дроботов. — Обычно ты не отказываешься со мной поужинать.

— В следующий раз не откажусь.

Они прошли до середины сада и свернули в боковую аллею. Дроботов уселся на скамью, показал место рядом.

— Так вот, Таня, разрешите быть откровенным. Мне Сергей все рассказал. Если я правильно его понял, вам нужна работа.

— Работу мне найти нелегко.

— Я говорю о работе, которая потребовала бы от вас нескольких вечерних часов.

— Но где же такая работа?

— В театре.

— Что же я там буду делать? — спросила Татьяна.

— Сейчас я об этом вам ничего сказать не могу. Мне надо с вами поговорить. Если вы согласны, то завтра в двенадцать приходите в театр. А теперь разрешите откланяться. У меня еще одно свидание: отправляем в Мурманск декорации.

Татьяна вернулась домой поздно ночью. Ее провожали Хапров, Уля и Матвей. Чтобы не разбудить деда, Татьяна на цыпочках прошла через горницу к Лизавете. В комнате горел ночник, Лизавета не спала. Таня опустилась на колени перед кроватью и тихо сказала:

— Бабушка, ты ждала меня? Скажи — да!

— Да...

— И теперь тебе легче, бабушка?

— Да...

— Если бы ты знала, как я счастлива сегодня. Ты выздоравливаешь. Мне обещали вечернюю работу. Бабушка, ну скажи, как меня зовут? Помнишь, не забыла?

— Нет...

— Ну скажи тогда. Ну скажи — Таня!

И в ночной тишине слабый голос повторил:

— Таня! Танюшка...

ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ЧЕТВЕРТАЯ

Глинский театр расположен в центре города. Это огромное здание с колоннами, куполом и широкой лестницей, удивительно похожей на паперть и этим выдающей его давнее прошлое. Действительно, то, что сейчас называется глинским театром, некогда было собором. Превращение собора в театр произошло в двадцатых годах, когда председателем местного горсовета был избран механик керамического завода Одинцов.

Однажды во время богослужения он вошел в собор, выстоял всю обедню, а после, когда прихожане разошлись, сказал ничего не понимающему попу:

— Велик храм господень.

— Не измерить его даже мысленно, потому как есть он земля и небо со всеми звездами.

— А сколько на сколько в храме господнем, препоручено вам, батюшка?

— Шестьдесят на сорок.

— Прекрасная пропорция.