Татуировка

– Опять Яшка пускает кого ни попадя, – пожаловался историк, в поисках чего-то оглядывая хлам на столе.

Найдя пропажу – очки, спрятанные под стопкой бумаг, – он водрузил их на нос и посмотрел на Андрея сквозь линзы.

– Я очень устал, – недовольно заявил он. Мне бы поспать. Вы можете устроиться вон там, так уж и быть. – Мужчина указал рукой на раздолбанную скамейку, на которой Андрей однажды уже спал.

Поблагодарив, Андрей поднялся, пряча за спиной сразу оба дневника и тетрадь. Он боялся, что его собеседник ничего не помнит, что он решит, будто Андрей украл что-то из его вещей, но Антон Михайлович равнодушно смотрел мимо и словно сквозь… Пятясь, Андрей добрался до скамейки, сложил дневники и тетрадь на пол под ней и улегся на жесткие деревянные доски, которые недовольно заскрипели под ним.

В голове роились сотни вопросов, которые он хотел бы задать старому историку, но сейчас спрашивать уже не имело смысла. И как знать, представится ли ему еще случай?

Все, что Андрей успел узнать из дневника Смолина… Или, как теперь выяснилось, – переписанного кем-то дневника – больше не имеет смысла. Все эти путаные загадки, странные числа, безумная смесь правды и вымысла… Но вымысла ли? Чего добивалась Лиза, отдав ему этот дневник, и кто на самом деле добавил туда эти странные записи?

Беспокойные мысли понемногу отступали, а усталость делалась все ощутимей и тяжелее. Стягивала тело и душу смирительной рубашкой, и вскоре Андрей рухнул в бездну.

* * *

Виолетта с любопытством разглядывала лежащего на полу Андрея, словно гадая: спит ли он? Тот факт, что его глаза открыты и направлены на нее, никоим образом не служили достаточным доказательством. Возможно, ее вводило в заблуждение то, что Андрей лежал неподвижно. Во взгляде сиделки читалось неподдельное беспокойство, но она не решалась подать голос, будто опасаясь разбудить все-таки спящего столь необычным образом парня.

Андрей прекрасно видел женщину, но с ужасом понимал, что не может пошевелиться. В течение тех нескольких секунд, что прошли после его пробуждения, паника успела достигнуть критической отметки; Андрей уже был готов закричать, вот только дар речи тоже пропал. Андрей уже выстроил в голове картину, как он, навсегда потеряв возможность двигаться, остается под присмотром Виолетты вместе с Антоном Михайловичем. Бедной женщине придется обслуживать уже двух неполноценных людей. В последнем усилии Андрей все-таки отогнал эту бредовую мысль и попробовал двинуть рукой. На этот раз вышло. С трудом, но затекшую руку удалось разогнуть. В кожу впились сотни острых иголочек. От плеча до кончиков пальцев пробежали мурашки. Андрей встряхнул рукой и уселся на полу: на этот раз никаких проблем не возникло. Он попытался выдавить из себя приветствие, но во рту настолько пересохло, что получился только слабый хрип. Он ограничился кивком, и лицо Виолетты расплылось в заботливой улыбке.

– Доброе утро, Андрюша. А я крепко спала, не слышала, как вы ночью пришли. Неужто сам Антон Михайлович открыл?

Андрей кивнул, заметив, как пристально женщина смотрит на его ноги. Опустив взгляд, он обнаружил, что все еще обут в кроссовки, и ему стало дико неудобно перед сиделкой, хотя та и не сделала замечания, если не считать таковым ее взгляд.

– Доброе утро, – прохрипел Андрей, вставая. – А можно воды?

Виолетта часто закивала и удалилась. Андрей осмотрел комнату. Здесь все было так же, как и в его первое посещение. Разве что плед на диване был весь сбит и наполовину съехал на пол, из чего Андрей сделал вывод, что, видимо, слишком сильно ворочался ночью. Но в какой же момент он переместился со старой скамейки из иного мира на диван?

Вернулась сиделка. Андрей благодарно кивнул, принимая стакан с водой, и залпом осушил его. Горло сдавило от холодного, но зато сразу полегчало.

– Спасибо, – он вернул стакан. – Да, меня вчера Антон Михайлович впустил.

– Вам удалось поговорить? А то сегодня он как-то совсем плох…

– Да, немного успели. Спасибо, что позвонили и предупредили.

Сиделка кивнула и ответила:

– Это хорошо. Вчера он такой бодрый был, все болтал без умолку, даже сам до кухни добрался. Уж очень я беспокоюсь за него. Вы к нему заглянете?

– Конечно, только обувь сниму.