Таврида: земной Элизий

Грибоедов выехал из Балаклавы и направился «кверху бухты», чтобы увидеть отсюда «как на ладони» Севастополь и весь Гераклиевский полуостров. Целью его, как и всех путешественников, был Херсонес, который, впрочем, именовал он не иначе как Корсунью. Описывая в путевой тетрадке открывшуюся здесь панораму, он отметил: «NB. Воспоминание о в[еликом] к[нязе] Владимире».

Знаменитый Херсонес и великолепные бухты Ктенуса являлись «поистине землей классической». Воспоминания об античном мире, который сохранил здесь еще свои очертания – в виде остатка колонн, стен и мостовых арок, – вытесняли у путешественников мысли о временах более близких и событиях, для России знаменательных. Грибоедов был первым, кто вспомнил о пребывании под этими стенами славных русских дружин.

Было начало июля, та самая пора, когда киевский князь Владимир начинал осаду Корсуни. Стояла жара, но склоны гор еще не успели поблекнуть, и трава была зелена, особенно у берегов речки Черной, поросшей у инкерманских высот темным густым камышом. Но в местах незатененных были выжженные солнцем пятна, желтевшие среди яркой травы. Море в заливах было особенно синим и тихим.

Грибоедов стоял на высоте меж двумя бухтами – Песочной и Стрелецкой – и воображал на этом же месте стоящего князя Владимира. Отсюда было хорошо видно всё, что происходило в Корсуни и далее на склонах инкерманских холмов. Вблизи на «пологом возвышении к древнему Корсуню» видны были «древние фундаменты, круглые огромные камни и площади. Не здесь ли витийствовали херсонцы, живали на дачах и сюда сходились на совещания?» Было нечто необыкновенно волнующее в том, что он, Александр Сергеевич Грибоедов, видел сейчас те же горы и море, что и русский князь за тысячу лет до него. Им обоим – Грибоедову и князю – были видны за холмами Инкермана «верхи западной Яйлы, очерчивающей горизонт, как по обрезу» и Чатырдаг, который «левее и почти на одной черте с городом особится от всех, как облако». Оглянувшись назад, Грибоедов видел высокие насыпи, на которых стояли византийские здания. Здесь у разбитой стены Корсуни был холм, насыпанный русской дружиной. Заглянув в свои выписки из летописей, Грибоедов прочел повествование Нестора о том, как «Корсуяне подкопаше стену градскую крадяха сыпленную персть и ношаху себе в град, сыплюще посреди града и воины Владимировы присыпаху более».

Судак-Солдайя – русский Сурож на восточном побережье – так же притягивал к себе Грибоедова, как стены древнего Корсуня.

Грибоедов отправился в это паломничество один, отвязавшись от неизменного Александра Грибова, который мешал ему своей болтовней. «Кто хочет посещать прах и камни славных усопших, не должен брать живых с собою. Поспешная и громкая походка, равнодушные лица и пуще всего глупые ежедневные толки спутников часто не давали мне забыться», – писал Грибоедов. Он ожидал сильных впечатлений» от «сольдайских руин» и взошел к ним «мирно и почтительно».

В то время еще была цела нижняя крепостная стена с остатками рва и обломками башен и часть верхней крепости с «замком»[95], увенчивающим пик отвесной скалы. Сюда-то и поднялся Грибоедов, «цепляясь по утесу, нависшему круто в море». Отсюда открывался широкий горизонт – узорчатая линия восточных береговых мысов, черные утесы, заслоняющие западный берег, прекрасная Судакская долина и лесистый склон горы Перчем. Но Грибоедов, стоя здесь, «не приморскими видами любовался, а перебирал мысленно многое, что слыхал и видел». Здесь, в этих стенах и за пределами их, в пространной долине «усел город». А было время – сюда «стекались купцы и странники из всех частей света». Иные из них здесь оседали, обзаводясь землями и суденышками. Жизнь Сурожа была шумна, пестра, своеобычна. Город рос и богател, увы, «чтобы наконец он был взят на щит рассвирепевшим неприятелем[96], и груды камней одни бы свидетельствовали о прежней величавой его жизни».

Грибоедов воображал Сурож таким, каков он был в XIII веке: городом многих наций. Его волновали русские корни в Тавриде, древние связи, исконное тяготение русского народа к берегам Черного моря.

Примечания

Очерки книги «Таврида» основаны на документальном материале, главным образом книжном (публикации документов, статьи, монографии, биографии, мемуары и художественные произведения). Обобщающих исследовательских трудов по истории русского Крыма XVIII – начала XIX века не существует. Имеются лишь исследования по отдельным вопросам. В этом смысле наиболее изученной является история войны за Крым и наименее изученной – история администрирования и хозяйственных предприятий. Очерки, связанные с этими вопросами, потребовали особых разысканий и основаны частично на архивных данных. Таковы очерки: «Хочешь зе́мли?», «Свадьбы», «Леди Кревен любопытствует», «Занятия крымского судьи». Очерк «В комитете “О устроении”» целиком построен на рукописном материале.

Общая литература

История СССР. Т. 1. М., 1939. Гл. Х – XII.

История Дипломатии. Т. 1, 1941. Гл. 4.