Таврида: земной Элизий

Потом он шагнул к бабам в повойниках и платах и ЧТО-ТО сказал им озорное, – одна, побойчее, прыснула в ответ, остальные стояли как мертвые, и в самом деле были едва живы… Подойдя к Катерине, светлейший посмотрел на нее внимательно и улыбнулся, но не тронул и даже руку за спину заложил. Попов подумал, что многие красавицы за эту улыбочку светлейшего были бы готовы друг другу глаза выцарапать, и спросил на всякий случай у одной из женщин: «Как звать эту?» – и кивнул на Катерину.

Светлейший, занятый в это время чтением списков и купчих (на каждую привезенную была купчая крепость), услышал тихо произнесенное имя и сказал раздумчиво: «Катерина – имя знатное».

– У нас еще две, только будут поменьше ростом, – бойко сказала девушка, проданная за какую-то провинность господами, воспитавшими ее в барском доме. Светлейший ухмыльнулся.

– Эта, значит, большая, а те малые. Катерина большая, но не великая, – прибавил он и зорко глянул в спокойное, хотя и зарумянившееся лицо Катерины.

Свита стояла, осклабившись. В эту минуту одна из баб с измученным, тихим лицом вдруг пала к ногам светлейшего. Офицеры бросились ее поднимать, оттягивая назад.

– Государь ты наш милостивый, – заголосила баба, – не вели на срам вести, я жена мужняя, детная. – Тут она всхлипнула и дрожащим голосом сказала: – И дитё под сердцем.

Светлейший грозно посмотрел на Ильевича.

– Да как же ты, сукин сын, такую брал…

Ильевич хотел отвечать, но в это время одна за другой бабы и девки ринулись к ногам Потёмкина. Только Катерина, несколько девчонок помоложе и несколько солдаток не трогались с места. Бабы кричали:

– Отпусти ты наши души, пешие уйдем и хлеба не попросим, только отпусти домой, в деревни наши!

– Куда домой? В какие деревни? – сказал Потёмкин голосом громоподобным. – Здесь домы ваши будут, и деревни явятся вашими трудами! Дуры вы! – И зашагал прочь.

v

Древняя Тафре, крепость, закрывавшая доступ на полуостров, кое-как поддерживалась и подновлялась турками. В начале XVIII века стены, ров и подъемный мост еще устрашали неприятеля. Но уже Миних показал, каковы эти стены под ядрами пушек. Хан, который думал отсидеться здесь во время штурма, оказался пойманным в капкан. После событий 1771 года уже никто не верил в перекопские стены. Но Потёмкин нашел, что стены и ворота перекопские будут неплохой декорацией для первого акта того театрального действия, которое должно было произойти здесь в начале мая.

Что же лучше? Здесь, где находилась цитадель воинственного ханства, теперь будет триумфальная арка с многозначительной надписью: «Предпослала страх и привнесла мир».

Арка была спроектирована в мастерской Ивана Старова (кем-то из его учеников), делали ее из камня древней стены.

Потёмкин явился к месту закладки в военном мундире, при шпаге и в этом обличии казался как бы другим человеком. Лицо его было строго, а единственный зоркий глаз так и буравил окружающих. Не преминул он заметить, как комендант крепости и прибывший только что губернатор Каховский охаживали Попова и как он им покровительствовал. Заметил Потёмкин и то, что архитектор Томашевский, прибывший с губернатором, больше понимает в рисовании, чем в сооружениях. Объяснения, которые он делал старшему в производимых работах, были малопонятны. Старший этот был неприятен и гадок Потёмкину, хотя комендант, докладывая о работах, особенно хвалил его усердие. Этот старший всё забегал сбоку, как собака, ожидающая куска, но, когда обращался к рабочим, менялся в лице. Вместо сладкого выражения на его скопческом личике то и дело появлялось злобно-настороженное. Когда остановились посмотреть, как работали детали для арки, старший испуганно и злобно стрельнул глазами в молодого парня, тесавшего огромную глыбу. Парень был тонок, как тростинка, и широк в плечах. Руки его двигались с такой проворной легкостью, словно он колол шпунтом сахар, а не упорный диорит, по которому работал кувалдой.

– Как звать молодца? – спросил у старшего Потёмкин, и что-то похожее на улыбку тронуло его губы. Парень положил шпунт и поклонился светлейшему так, как кланяются старые слуги: почтительно и важно. Но при этом Потёмкин перехватил его взгляд, озорной и даже насмешливый.

– Скитающийся под именем не помнящего родства, – сказал он без всякого обращения.

– Из беглых он, ваша светлость, высоковелительный князь, Никитой звать, прозвания Щеглов, – торопливым шепотом пояснил старший.

– Чей ты? – обратился Потёмкин к парню, не глядя на стелющегося старшего.

– Барин велик, хоть и помельче вашего сиятельства ростом; со страху имя запамятовал, – ответил парень, весело глядя прямо в глаза светлейшему.

– Народец здесь у тебя… Павел Максимович, – сказал Потёмкин коменданту и, оглянувшись на парня, отошел. Старший опять забежал и, елейно улыбаясь, зашептал:

– С ними беды наживешь, ваша светлость, это такие люди…

Комендант сказал:

– Не смею советовать, ваше сиятельство, но следовало бы отправить этапным порядком, согласно запросам помещиков. Здесь таких человек шесть, всё стадо портят.

– С какой стати отдать мастеров, вот еще! Чего боишься? Бунтуют, что ли? Говори!