Таврида: земной Элизий

После обеда гости отправились в Севастополь, к пристани. Она была из тесаного камня и составляла как бы одно целое с маленьким дворцом на мысу и адмиралтейскими зданиями. Пристань светлейший велел именовать Екатерининской. Перед нею была маленькая площадь, замкнутая с одной стороны длинной казармой, с другой – линией офицерских домов. От казармы шла тополевая аллея вдоль широкой Адмиралтейской улицы, уже отчасти застроенной. Каждый дом был окружен фруктовым садом, всюду были клумбы, трельяжи, палисадники.

В Севастополе было не больше ста домов, считая все казармы, сараи, кузницы и сторожки, однако его нельзя было назвать городком или поселком. Правильная планировка, широкий захват улиц, уже намеченные кое-какими строениями новые пристани придавали ему вид значительного портового города.

У пристани, сверкая позолотой и лаком, стояли гребные катера с зелеными шелковыми навесами. Гребцы, молодец к молодцу, одеты были в синее и белое с розовыми галстуками. Матросы на реях и вантах – в белом, с кушаками разных цветов, по кораблям.

На катере императрицы цвет был особый, «ранжевый». Гребцы были красавцы на подбор, косая сажень в плечах. По левую руку сидели светло-русые, по правую – темноволосые. На них были «ранжевые» брюки и такие же куртки, выложенные черной тесьмой, а на головах черные шляпы с плюмажами. Они закинули пышные галстуки за спину и приготовились грести. «Здравствуйте, друзья мои», – сказала Екатерина, с удовольствием глядя на красавцев. Матросы отвечали стройно.

– Как далеко я ехала, чтобы только видеть вас.

Загребной шкипер Иван Жаров, «старый» севастополец с «Храброго», посмотрев на Екатерину задорно, ответил: «От евдакой матушки царицы чего не может статься».

Ответ был неожиданный, и Екатерина сказала адмиралу Войновичу по-французски: «Однако какие ораторы твои матросы».

Штаб-офицер дал знак, гребцы легли на вёсла, и катер легко пошел вдоль фронта выстроившихся кораблей.

От каждого из них по мере приближения катера отделялась белая лодочка, и команда присоединялась к лодочной флотилии, объезжающей рейд.

Воздух сотрясали салюты.

Потёмкин в особом блистательном мундире главнокомандующего Черноморским флотом встречал императрицу на флагманском корабле «Слава Екатерины». Отсюда рассматривали Севастополь. Оказалось, что ни Екатерина, ни император Иосиф не знали, что при ханах здесь вовсе не было ни города, ни порта.

Всё это было похоже на сказку. Потёмкин пересказал то, что докладывал ему офицер Сенявин. Тут же подал он и записку «о числе всех казенных и партикулярных зданий» Севастополя. «Порт сей никогда не был обитаем, всё, что видите, ваше величество, и что показано в записке, все построения сделаны руками матросов». При этом светлейший сделал жест в сторону стоящих по бортам гребцов, ожидавших отплытия. «Ими добыт камень, известь, черепица. Они же были и мастерами. Казне стоят все построения не более как двадцать тысяч рублей».

В этих двадцати тысячах и был весь эффект рассказа, к нему-то и клонил Потёмкин, который знал, что его всегда обвиняют в излишних тратах. Екатерина сказала: «Это невероятно, это невозможно». Озадаченный император переспросил по-французски: «Как?»

Гребцы сидели с видом напряженным под зорким присмотром боцмана.

Матросы стояли по бортам, на вантах и реях, как изваяния. Им предстояло это до тех пор, пока гости не изволят отбыть. В лицах этих людей не было ничего героического. Они составляли часть своего судна. Никто не обращал на них внимания, как не обращали внимания на мачты, канаты и прочие предметы, ладно и удобно пригнанные к своим корабельным местам.

Триумф принадлежал одному Потёмкину. На городской площади Екатерина вручила ему пальмовую ветвь с букетом, украшенным трофейными знаками. Эта ветвь поднесена была в знак присоединения Тавриды. Отныне императрица желала, чтобы светлейший носил титул Таврического.

На другой день Екатерина принимала войска: сухопутные адмиралтейские команды, офицеров и флотских капитанов. В числе других ей представлен был и капитан первого ранга Федор Ушаков, командир корабля «Святой Павел».

Он был скромен, неловок и не красноречив. Конечно, его нельзя было сравнить с Вениамином Тисделем – командиром «Марии Магдалины», который мог похвалиться не только своим судном, но и прекрасными манерами.

Осматривая бухту Корабельную, на мысу, именуемом Павловским, Екатерина снова увидела Ушакова. Несмотря на парадный день, он не утерпел и заглянул в киленбанку, где надо было сделать распоряжения. Вряд ли и на этот раз Федор Ушаков обратил на себя всемилостивейшее внимание.

После осмотра купеческих судов, прибывших в Севастополь, и некоторых партикулярных строений, день закончился великолепной иллюминацией и военной «потехой».

На северной стороне залива нарочно для сего случая выстроили деревянный городок, который и был разрушен бомбардой «Страшного». Она обстреляла его из своих десяти пушек, четырех мортир и гаубиц.