Таврида: земной Элизий

Бахчисарай и Севастополь были целью путешествия. На обратном пути, еще раз заехав в Бахчисарай, Екатерина пожелала посетить Симферополь, резиденцию Потёмкина Карасубазар, развалины Кафы и оттуда уже отправиться на Перекоп.

Путешественников надо было угостить всеми красотами Крыма, для чего дорогу из Севастополя проложили особую, идущую через Балаклаву, Байдарскую долину и затем горным перевалом в Бахчисарай.

Дорога шла садами и лесными опушками. В эту пору реки были полноводны и особенно шумны. Отовсюду бежали горные ручьи, трава была в соку, в цветах, некошеная. «Здешние места прекраснейшие, которые я видела отроду», – восхищалась Екатерина, обращая внимание на толщину дубов и буков. Дорога была хороша сама по себе, но светлейший щедрой рукой расцветил ее «сюрпризами».

Свернув за Кадыкоем к Балаклаве, путешественники очутились в аллее мирт, померанцев, лавров и пальмовых деревьев. Аллея была усыпана цветами и душистыми травами. Среди всей этой благоухающей роскоши по обеим сторонам стояли амазонки. В зеленом и пунцовом, в белых тюрбанах, усыпанных блестками, эти девы походили на экзотические цветы, но они были под ружьем, и одна из них, капитан роты, выйдя вперед, скомандовала: «Смирно!»

За этим следовали дикие горные ущелья и стремнины Биюк-Узеня, скалы, лесная чаща, козы, скачущие через пропасть, и, наконец, Ласпи над глубоким обрывом, с которого вдруг открылась панорама южного берега. В те времена он был дик и недоступен, и к нему вели только горные тропы. Один неутомимый принц де Линь, которому Екатерина подарила имение в Кучук-Ламбате, отправился через Шайтан-Мердвень, чтобы посмотреть свои владения.

Симферополь не произвел особого впечатления, хотя расположение его оценили, решив, что трудно было найти лучшее для губернского центра – города, назначение которого было «соединять» столь разнообразные по природе и населению части Крыма.

В очередном письме своему маршалу император Иосиф кисло заметил, что в Симферополе «уже устроены кое-какие здания вроде домов и довольно красивых зал и даже небольшой английский садик».

В Карасубазаре путешественников снова ожидали чудеса. На берегу Тыназа светлейший выстроил себе дворец. Говорили, что он сделан из драгоценных мраморов старой мечети и еще более древней бани. Это было небольшое здание с пропилеями и фронтоном, высоким и легким. Дворец и английский сад, разбитый вкруг него, удивляли своей величавостью при скромных размерах. Тут были соблюдены пропорции, которые свидетельствовали о гении архитектора.

Самое удивительное был маленький парк, созданный на клочке дикой природы. Он занимал полуостровок, омытый Тыназом и поросший лесом. Старые дубы, увитые плющом, водопад и маленький луг составляли его естественное убранство. Архитектор лишь разбросал здесь круглые легкие беседки, мост дугой через быстро бегущий ручей и несколько скамеек в прохладной тени.

Поодаль, несколько выше, был дворец Екатерины; бросалась в глаза роскошь его отделки, сработанной на скорую руку. Эти торжественные здания находились как бы за крепостной стеной огромной казармы, построенной углом. Казарма выросла близ того места, где была главная квартира корпуса, которым командовал Потёмкин во время занятия Крыма. Рядом с ней стояла еще и та, в которой размещались русские войска во времена Шагин-Гирея и Суворова.

Карасубазар был не только роскошной резиденцией светлейшего – в нем сосредоточивались сухопутные силы Тавриды. Гости могли видеть здесь лихие казачьи отряды и бравых преображенцев, шагающих среди татар, турок, армян и караимов – всего этого пестрого люда, который покинул было торговые ряды старого Карасубазара, а теперь возвращался.

После пиршества, устроенного в честь прибывших, где помянули Лукулла и тысячу его блюд, гостей пригласили в иллюминированный парк. Фейерверк, взлетавший то и дело великолепными цветными букетами к темному небу, поразил даже тех, кто видел празднества Версаля и Трианона. «Особенно хорош был последний сноп из ракет, такой роскоши и полета мне еще никогда не случалось видеть», – писал Иосиф II своему неизменному корреспонденту. Этим великолепным фейерверком заканчивалось обозрение Тавриды.

Напоследок путешественники лишь взглянули на Кафу, ныне вернувшую свое древнее имя Феодосия. Они увидели «повсюду разрушения и бугры из остатков оснований». Роскошные дворцы турецких сатрапов были обращены в развалины. «Где была слава Кафы и ее великолепие? Фонтаны ее не плещут, исчезла зелень древес, крепостные стены представляют обломанные частицы… Всё кажется под черным крепом, всё дышит ужасом и печалью».

Потёмкин решил, что следует показать этот город в его натуральном виде, являющем картину разрушенного султанского владычества в Крыму.

Любознательность дипломатов росла с каждым днем путешествия.

И хладнокровный Фицгерберт, и де Линь, казалось, созданный лишь для салонных бесед, и Сегюр, всегда общительный и любезный, и Кобенцль ежедневно упражнялись в верховой езде, удаляясь от прямого тракта на далекие расстояния.