Таврида: земной Элизий

На белоснежной тугой бумаге с золотым обрезом, которую употреблял светлейший, чтобы написать: «Прости, мои губки сладкие» или «Ничто мне так не мило, как ты», – записывались все эти неотложные дела и предприятия, делались распоряжения срочные.

Среди них – предписания о торговле, кораблестроении, Херсоне. Думая больше о мире, чем о войне, Потёмкин был озабочен расширением днепровского устья, чтобы значительные суда могли подходить к Херсону. Он составил проект «О канале и гавани днепровской, при устройстве которых и все суда большие купеческие прямо в Херсон с грузом проходить будут, также и военные без камелей[53] уже проведутся». Проект этот ждал одобрения императрицы и обсуждался адмиралами в коллегии.

Самым важным, самым значительным делом на юге светлейший продолжал считать Севастополь. Иностранные дипломаты видели в постройке порта и в самом названии одну из величайших прихотей Потёмкина – предмет его тщеславия. Порт был великолепен, но бездорожен, а проложение необходимых дорог полагали они невозможным. Средства русской техники для этого, по их мнению, были слишком слабы. Поэтому они говорили, что Севастополь не имеет будущего.

Потёмкин был уверен в своем начинании. По его мнению, в Тавриде «главная одна только крепость должна быть Севастополь, при гавани того же имени». Старые ханские крепости Ор-Капу, Гёзлев, Кафа показали свою ничтожность во время осады 1776 года – это были крепости, устрашавшие конницу, но не артиллерию.

Что касается Черноморского военного флота, то Потёмкин гордился им чрезвычайно. Еще бы: ко времени прибытия Екатерины в Крым Черноморская эскадра состояла уже из тридцати военных судов и шестнадцати транспортных. Да еще в Херсоне на стапелях ожидали спуска два корабля и один фрегат. Еще около двадцати разных военных галер составляли Днепровскую флотилию для лимана. И всё это за три-четыре года.

Много хлопот было с командами, доходившими до семи тысяч человек. Нужны были отборные опытные офицеры, матросы на подбор. Потёмкин писал Екатерине: «Прикажите отрядить хороших, а то что́ барыша, когда в новое место пошлют дряни…», – и, зная чем взять честолюбицу, добавлял: «Я, матушка, прошу воззреть на здешнее место, как на такое, где слава твоя оригинальная и где ты не делишься ею с твоими предшественниками».

С постройкой судов проявил Потёмкин величайшее нетерпение и не хотел считаться с донесениями корабельного мастера Семена Афанасьева, который жаловался на сырой лес, негодный для обшивки, на плохую краску и главное – на чрезмерную спешку. Любой ценой Потёмкин требовал быстрого спуска наибольшего числа кораблей и лодок. Впрочем, многих подробностей этого дела он не знал, доверяясь контр-адмиралу Мордвинову, начальнику вновь заводимого на Черном море флота. Мордвинов был противником Севастополя, считая, что не следовало строить этот город и что было бы благоразумнее довольствоваться небольшим укреплением.

То, как распоряжался Мордвинов в Херсоне по кораблестроению и флоту, пока не предвещало ничего знаменитого. Он досаждал Потёмкину просьбами и не выполнял его распоряжений, ссылаясь на различные трудности и недостатки. Он не умел и не хотел управляться теми малыми средствами, которые требуют изобретательности. В большинстве случаев Мордвинов был противником всего, что затевал Потёмкин.