Те, кого ждут

Владов мог бы и сам свернуть налево по коридору, опять шарахнувшись от электрощита, зайти к Сорокиной, утвердить договор, подняться на третий, в бухгалтерию, у Купцовой проставить суммы, спуститься, к Сорокиной, утвердить счет, спуститься на первый, прокорячиться сквозь вертушку, сквозь вахту, налево и через дорогу, скрипучая дверь, три ступеньки, пять ступенек, пятьдесят пять ступенек, в прошлый раз здесь сидела кошка, черта с два Щедринский у себя, я ж ему заранее звонил! Как - кто? Я - кто? Я уже двадцать пять лет я! Я-то на своем месте! Где Подметкин? Во двор, где склад, привет, Витек! Как дела, Михалыч? Здравствуйте, Катя! Отвянь, шавка! Ты кошку сожрала? Ты обалдел? Русским языком написано: "Осторожно! Не кидать!". Двести баксов за тысячу листов! Вот так-то! Где Подметкин? А почему? А кто ж подпишет?

И встать посреди двора и проорать в ленивые облака: "Я тебе, Саша, челюсть вырву, если хоть пикнешь, что что-нибудь не то!".

Что что-нибудь не то. Что кто-нибудь не так. Что с кем-нибудь не те. Что где-нибудь ни за что. А хочется там, так, с теми, кто.

Владов мог бы и сам. Зачем, если есть, кому доверять?

В Троицке тополиный пух не успевает устилать асфальт. Трижды в день тетки в рыжих жилетах поверх черных халатов выбредают в город в поисках соринок. Они повсюду - тетки в чумазых халатах. Следовательно, соринки тоже всюду. Наверняка, никелевые. "Троицк-Никель" проникает везде. "Никель-кино", "Никель-хлеб", "Никель-пиво", "Никель-книга", "Никель-спорт". Храм Пресвятой Троицы. Почему не назвали "Храм Пречистого Никеля"? По Площади Металлургов рассекают детишки на сверкающих никелем роллерах. У детишек серая кожа и тусклые глаза с матовым отливом. Юноши и девушки посещают Академию стали и сплавов. Днем их не видно. Живородящие мужчины и женщины пребывают на никелевом комбинате. В три смены. Днем их не видно. У магазинов старики и старухи продают командированным в Троицк за никелем неправильную водку, фальшивые сигареты и твердую рыбу. За никелевые монеты. Трамвай бесплатный. В трамвае, идущем от одного конца улицы Советской до другого конца улицы Советской, едут, пряча глаза, прогульщики, безработные, больные. От улицы Советской отходят четыре сотни переулков, в которых прячутся четыре гостиницы, три мужских и два женских общежития. Где-то на окраине есть бар для бандитов. Сначала Марина, а потом и Зоя спрашивали меня, с кем у меня в Троицке любовь. Эти города не приспособлены для любви. Страшнее того - они для любви и не предназначались.

Впервые появившись в этом городе, пропахшем ферросплавами, Милош и Данила напились, сверили часы, прошли по улице Советской, сверили часы, ничего не поняли, обошли город справа, обошли город слева, сверили часы, немного помолчали, затянули песню про красную калину и непреходящую девичью любовь, и с этой песней вошли на вокзал, где и пропели тринадцать часов в ожидании поезда на Чернохолм. В историю книгопечатания этот эпизод не вошел.

НЕОЖИДАННЫЙ ГОСТЬ

"Что ты так рвешься в этот свой Троицк?" - Марина теребит в руках пустую сигаретную пачку, и все косится в окно. Окна-то немытые! Нет света. "Так что там? Нашел себе маленькую восторженную девочку?".

Владов постоял среди комнаты. Шкаф. Даже не шкаф, комод. Стол. Раздвижной. Четыре табуретки. Лампочка без абажура. Тахта без ножек. "Слушай, милая, я где-то на кухне 'Приму' заныкал, поищешь?". "Не увиливай от ответа". "Сам найду, ладно, не напрягайся". Пошуршал, наскреб, свернул, задымился.

- Все просто, солнышко. Двести за четыре поездки и сто на каждую поездку. Шестьсот рублей за восемь дней.

- Ты врешь мне.

- С чего ты взяла?

- Ни один нормальный человек не станет уходить на работу каждый вторник в восемь утра, чтобы вернуться в пятницу, в семь утра.

- И что ты предлагаешь?

- Я ничего не предлагаю. Но мне это не нравится. Мне это даже надоело.

- Подожди, я кофе налью... Что именно тебе надоело?

- Раньше мы занимались любовью по тринадцать раз в сутки. Теперь ты больше одного раза в неделю не можешь.

- Я устаю. Я плохо ем и мало сплю.

- Я тебе не даю есть и спать? Чаще надо дома бывать. И вообще, мы раньше оба не спали и не ели. И ничего. Все было прекрасно. Так что это вовсе не оправдание.

- Я что, на суде?

И Марина, хлюпнув:

- Если человек не понимает, что такое любовь, его никакой Страшный Суд не научит...

Владов придвинулся через стол прямо к ее карим, навыкате, глазам с желтющими белками:

- Сделай мне минет, милая! Сейчас, прошу тебя!

Посуды, по расчетам Владова, должно было хватить на час.

Потом Владов пройдет на кухню по коридорчику, слушая, как под босой подошвой хрустит свадебный фаянс.

Владов сразу пустит в ход артиллерию - черной керамической кружкой можно, при желании, голову разбить, не то что хилый кафель раздроблять.

Потом Владов вызовет "скорую психиатрическую" и возьмет отпуск в связи с болезнью жены.