В ветреные дни, когда ветер развевал их перья, они танцевали, запрокидывая головы к небу и подпрыгивая в воздух на сильных ногах. Складывалось впечатление, что делали они это просто ради веселья. Было у них и чувство юмора. Однажды они приблизились к собаке рейнджера, привязанной на цепи возле дома. Собака истерически залаяла, но смельчак Черная Голова, высоко подняв голову, продолжал лоб в лоб идти на напрягшегося пса. Оказавшись метрах в шести, он вытянул свои короткие крылья вперед, вздернул шею и подпрыгнул в воздух, брыкаясь обеими ногами. Секунд через сорок к нему присоединились двое других, и пес совсем обезумел. Затем эму пробежали метров триста так, чтобы собака их видела, и вдруг резко сели и начали прихорашиваться, будто поздравляя себя с успехом своей выходки. Я восхитилась смелостью пугливого Голошеего и Порченой Ноги. Должно быть, это их вожак, Черная Голова, придал им уверенности, и они решились подразнить хищника.
Все трое старались держаться вместе, в пределах 20 метров друг от друга. Всякий раз, когда один из них отходил слишком далеко, подняв голову, он оценивал ситуацию и бежал обратно. Через месяц мне иногда удавалось приблизиться к Черной Голове на полтора метра, а к остальным – на три.
«Назначив» Черную Голову вожаком стаи, я тоже смотрела на него соответственно, ожидая от него знаков. Поймав его взгляд, я могла попытаться понять, как он относится к тому, что я хожу за ними. В каком-то смысле я просила его разрешения следовать за его стаей.
Иногда он смотрел мне прямо в глаза, и мы встречались взглядами. В грязной одежде, с нечесаными волосами, спутанными, как шерсть бродячей собаки, купаясь во взгляде этой гигантской, непостижимой нелетающей птицы, я впервые в жизни чувствовала себя красивой.
В сумерках эму всегда становились пугливее. Любое быстрое движение – показавшаяся вдали машина, прыгающий кенгуру или уносимая ветром палатка (которая вообще-то до этого была моей) – заставляло их пуститься в бегство. В конце концов, у Порченой Ноги была повреждена конечность, а раненое животное, даже такое сильное, как эму, всегда должно быть начеку. Но Голошеий всегда бежал первым, и как только двое других устремлялись за ним, я могла даже не пытаться догнать их.
Каждую ночь, устроившись в своем спальном мешке, я думала, где спят эму. Или они просто отдыхают? Может, один из них стоит на посту, как часовой? Опускаются ли они на колени, или садятся полностью, или стоят, возможно на одной ноге, как замерзшие синицы у нас дома? Прячут ли они свои черные головы под короткими крыльями?
Иногда я вставала в четыре утра, надеясь застать их где-нибудь спящими. Но это мне ни разу не удалось. Зато однажды вечером я шла за ними, а они все не убегали. Уже почти стемнело, когда они сели, повернувшись все в одном направлении, под четырьмя низкорослыми эвкалиптами, которые образовывали навес под оранжево-фиолетовым закатным небом. Я тоже уселась на землю. Я была счастлива находиться рядом с ними. Но когда стало совсем темно, я вдруг сообразила, что ничего не записываю, и включила фонарик, чтобы засечь время. Они тут же вскочили на ноги и убежали.
Наутро после того счастливого дня я, как обычно, шла за ними. К тому времени у меня уже накопились тысячи страниц данных. Я шагала и думала о том, что делаю что-то полезное для науки. Однажды я подсчитаю все эти цифры и выясню, какой процент времени эму проводят, прогуливаясь, пасясь, щипая листву, ухаживая за собой. Никто раньше этого не выяснял.
Когда мне пришлось отправиться на раскопки окаменелостей в другом месте, я обучила девушку-волонтера следовать за эму и собирать данные в мое отсутствие. Она выглядела компетентной и уверенной. Но не упустит ли она чего-нибудь? Раскопки были интересными, но меня не оставляли мысли о моем исследовании, и я уехала на день раньше.
Вернувшись, я обнаружила, что мой волонтер заполнила больше ста листов данных и прекрасно следит за эму. Мельком взглянув на эти листы, я пошла искать птиц. Было темно, ветрено, шел дождь, и эму нервничали, бегали трусцой, как часто бывало в такую погоду. Я нарушила свое собственное правило и попыталась побежать за ними, но они быстро исчезли в сгущающейся тьме. Когда дождь перешел в град, я бросилась в кусты и зарыдала.
Я поняла, что мне не нужны данные, собранные об эму. Я просто хочу быть рядом с ними.
Полгода работы без оплаты – это много. С самого начала я планировала через полгода вернуться в США. Скоро я соберу свою палатку и поеду жить в домик, который Говард снял для нас в маленьком городке в Нью-Гэмпшире.