Те, кто делает нас лучше

Я поняла, что прятаться бесполезно. Мне сразу вспомнилась Джейн Гудолл: она изучала шимпанзе, и в детстве я зачитывалась в журнале National Geographic статьями о ее исследованиях. Так вот Джейн никогда не пыталась наблюдать за животными, прячась от них. Напротив, смиренно и открыто она предлагала им свое присутствие, пока шимпанзе не привыкали к ней и не начинали чувствовать себя рядом с ней свободно.

С тех пор я стала каждый день одеваться одинаково: старая отцовская армейская куртка, синие джинсы, на голове – красная косынка. Я хотела, чтобы птицы привыкли ко мне и знали: это всего лишь я, и не представляю опасности. И рассчитывала, что они будут замечать меня задолго до того, как я увижу их.

После этого дня я стала встречать их чаще. Вскоре я уже виделась с ними почти ежедневно. А через несколько недель смогла приближаться к ним на расстояние в четыре-пять метров – так близко, что мне удавалось разглядеть их глаза с коричневато-красными радужками и черными дырочками зрачков, стержни их перьев и прожилки на листьях растений, которые они ели.

Я уже легко отличала их друг от друга. У одного была рана на правой ноге. Я назвала его Порченая Нога. (Это было австралийское выражение, как потом выяснилось, несколько грубоватое, которое я подхватила у служителя зоопарка.) Возможно, из-за этой раны он чаще остальных садился на землю. Черная Голова был, казалось, самым бойким в стае и, как правило, брал на себя инициативу. Несомненно, именно он подошел к нам во время моей второй встречи с эму. У Голошеего на глотке, там, где черные перья становились реже, светлело пятно. Он был самым пугливым. При сильном порыве ветра или приближении машины Голошеий первым обращался в бегство.

Я говорю о каждом из них «он» без всяких отсылок к анатомии. Определить пол эму невозможно, пока кто-то не отложит яйцо. Но я не могла думать об этих чудесных созданиях обезличенно. И еще я поняла, что они совсем молоды, потому что у них не было голубых пятен на шее, которые украшают взрослых птиц. Кроме того, они, несомненно, были братьями и сестрами и всего за несколько недель или месяцев до этого покинули отца (именно самец высиживает зеленовато-черные яйца и заботится о вылупившихся птенцах, которых бывает до 20 штук). Как и я, они только начинали открывать свой мир.

Чем они занимались весь день? Мне хотелось знать. В одну из наших редких поездок в Аделаиду я зашла в университетскую библиотеку. Оказалось, что до сих пор никто не опубликовал научных статей, описывающих поведение стаи диких эму. Таким образом, не прекращая опыты по проращиванию семян (и да, после прохождения через кишечник эму семена прорастали быстрее!), я сфокусировалась на хронике повседневной жизни этих птиц.

Я составила контрольный список того, чем они занимались: ходили, бегали, сидели, паслись, ощипывали листья, чистили перья и так далее. Отмечала, что каждый эму делал, с тридцатисекундными интервалами в течение получаса. Затем подробно описывала следующие полчаса. И так поочередно с того момента, как находила их, пока они не оставляли меня позади и не скрывались. Каждый раз было ужасно видеть, как они уходят, но я никогда не пыталась бежать за ними: это было бы бесполезно.

Даже самые обычные их действия завораживали меня. То, как они садятся, стало для меня открытием. Сначала они опускались на «колени» – при этом птичье колено больше похоже на наш голеностоп, – а затем, к моему удивлению, на грудь! Я и не подозревала, что они могут сидеть в двух разных позах. Наблюдать, как они поднимаются, было не менее удивительно. Чтобы встать, им надо было рвануться шеей и грудью вперед и подняться на колени, а уж потом, присев на корточки, вскочить на ноги.

Увидеть, как они пьют, тоже было неожиданностью – я ведь даже не включила это действие в свой контрольный список! Это произошло уже через несколько недель наблюдений за ними: после редкого в австралийском буше дождя они опустились на колени и стали пить воду из придорожной лужи. Многие обитатели пустынь получают всю влагу из пищи и обходятся вовсе без воды, поэтому-то я ничего подобного не ожидала.

Откровением и радостью было наблюдать, как они прихорашиваются. Мне нравилось смотреть, как они чистят свои остистые коричневые перья, расчесывая их клювами. В эти минуты я вспоминала, как в детстве после обеда, когда светило яркое солнце, мы с бабушкой садились на диван, и она расчесывала мне волосы. Я представляла, как им сейчас хорошо, и разделяла с ними удовольствие от этого умиротворяющего действа.