С неба падали редкие снежинки, но исчезали, не долетев до земли или едва к ней прикоснувшись. Магазины в своем большинстве были закрыты, но Рей нашел открытую табачную лавочку. Ему хотелось почитать что-нибудь. В лавочке обнаружилось несколько «пингвиновских» книжек. Рей выбрал одну – о рисунках пятнадцатого и шестнадцатого веков. Там имелся раздел с иллюстрациями. На пути к дому Рей оказался у кафе-бара, в котором работала Елизавета. Он заглянул внутрь, не ожидая увидеть ее, но она была там, сияла своей широкой, здоровой улыбкой блондинки, обращаясь к коренастой женщине, может быть соседке или приятельнице. Рей вдруг вспомнил, что Елизавета говорила: работать сегодня она будет с девяти до двух. Он подумал: вот Елизавета и женщина настоящие, они обе существуют в этом мире. Но у него возникло такое ощущение, что, войди он в бар, ни Елизавета, ни кто-то другой его даже не заметят.
Он ускорил шаг, заторопился к дому. Не оставалось сомнений, что у него все еще жар.
Синьора Каллиуоли с улыбкой открыла ему дверь:
– Сегодня холодно. Даже снежок шел.
– Да, – ответил Рей. В доме стоял приятный запах томатной подливки. – Я могу принять горячую ванну?
– Ah, si! Через пятнадцать минут вода нагреется.
Рей прошел в свою комнату. Час назад он собирался написать письмо своему другу Маку в Шануанс. А теперь понял, что не может никому писать, пока делает вид, будто его не существует. Им овладели депрессия и чувство одиночества. Его злость на Коулмана таинственным образом исчезла. Погружаясь в горячую воду, он вспомнил Пегги. В углу ванной стоял электроотражатель, распространяя оранжевое тепло. На линолеуме был уродливый рисунок красного и зеленого цвета на кремовом фоне, местами он износился, и проглядывала подложка ниточного плетения. Некрасиво, но на картине Боннара такое было бы возможно. У Рея в Сент-Луисе была одна картина Боннара, и, вспомнив о ней, он тут же соединил ее с нынешней стоимостью на рынке – около пятидесяти пяти тысяч долларов, – поскольку теперь он стал дилером. Он предвидел времена, когда внезапный вид, созерцание картины потеряют для него нынешнее очарование. Да, он может утратить эту способность, но приложит все силы, чтобы такого не случилось. «Ты никогда не чувствовал, что тебе мало этого мира?» – спросила его Пегги как минимум два раза. Рей стал допытываться, что она имеет в виду, и Пегги наконец ответила: звезды и атомы, религиозные системы, которые подстегивают воображение, но так и остаются недопонятыми, и вся живопись и музыка – всего этого недостаточно, и человеческий разум (или, может быть, душа Пегги) желает большего. Возможно, таким был ее предсмертный крик, подумал Рей, если только она его испустила: «Мне мало этого мира, поэтому я покидаю его, хочу найти что-нибудь большее». Именно так она относилась к сексу, потому что раз за разом…