Те, кто внизу. Донья Барбара. Сеньор Президент

Важно темнели сюртуки, словно тела повешенных, пересыпанные нафталином; и доктор вспомнил, как убили отца, ночью, на пустынной дороге, много лет тому назад. Официальное расследование не привело ни к чему, семье пришлось примириться. Бесчестье увенчалось фарсом — пришло анонимное письмо, где сообщалось приблизительно следующее: «Мы с зятем ехали из Вуэльта-Гранде в Ла-Каноа. Часов в 11 вечера мы услышали вдалеке выстрел, потом еще несколько выстрелов, всего Насчитали пять. Мы укрылись в соседней роще. Вскоре по дороге в направлении Вуэльта-Гранде проскакала группа всадников. Когда все замолкло, мы продолжили путь. Но через некоторое время кони заупрямились, стали пятиться и храпеть. Мы спешились, держа пистолеты наготове, и увидели, что на дороге лежит ничком мертвый человек, а в нескольких шагах от него — раненый мул (которого мой зять и прикончил). Ни минуты не колеблясь, мы возвратились в Вуэльта-Гранде, чтобы сообщить о случившемся. В комендатуре мы застали полковника Хосе Парралеса Сонриенте, прозванного «Всадником», который сидел с приятелями за столом, уставленным бокалами. Мы отозвали его в сторону и рассказали обо всем — сперва о выстрелах, затем о… Выслушав нас, полковник пожал плечами и, скосив глаза на пламя оплывающей свечи, раздельно произнес: «Отправляйтесь домой, и никому ни слова. Я знаю, что говорю!..»

— Луис, Луис!

Один из сюртуков сорвался с вешалки, словно хищная птица.

— Луис!

Барреньо отскочил к книжной полке и поспешно принялся листать какую-то книгу. Жена испугалась бы, если бы застала его за платяным шкафом!

— Не умеешь ты жить! Ты себя убиваешь, буквально убиваешь! Или сойдешь с ума. Когда же ты поймешь наконец: этими твоими пауками ничего не добьешься! В жизни нужен хорошо подвешенный язык! Да! Вот ты учишься, учишься, а до чего доучился? Что ты приобрел? Ни-че-го. Пару носков, и то… А теперь… Только этого нам недоставало!.. Только этого!..

Свет и голос жены вернули ему спокойствие.

— Книги! Вечно эти книги! А зачем они, интересно знать? Чтоб на похоронах сказали — вот, мол, какой был ученый? Есть простые врачи, пусть они и читают! У тебя же звание! Кому Дают звание? Ясно — тому, кто все знает. Не гримасничай! Чем книжки собирать, ты бы о пациентах подумал. Если бы вместо каждой этой книжонки был у нас хороший пациент, все бы мы стали здоровее. У других прием, телефон звонит день и ночь, Консультации! Хоть бы ты уж чем-нибудь путным занялся!..

— Ты имеешь в виду…

— Чем-нибудь дельным!.. И ты мне не говори, что для этого нужно над книгами слепнуть! Хотели бы другие врачи хоть половину твоего знать! Они бы уж сумели имя себе сделать, да! Личный врач Сеньора Президента! Личный врач туда… Личный врач сюда… Вот что я называю «чем-нибудь путным заняться»!

— Ну-у-у… — Барреньо тянул, чтобы собраться с мыслями. — …у, ты лучше не надейся. Я сейчас видел Президента… да, самого Президента.

— А, черт! Что ж он сказал? Как он тебя принял?

— Плохо. «Голову долой» кричал и еще что-то в этом роде. Я не совсем понял. Перепугался очень.

— Кричал? Ну, это ничего. Других он бьет. — Она помолчала, потом прибавила: — Вечно ты пугаешься, это тебя и губит…

— Ну, милая, как же не испугаться такого зверя!

— Я не о том. Не можешь стать личным врачом Президента — стал бы хоть хирургом. Тут мало не бояться, тут нужна смелость. Да! Смелость и решительность — вот что нужно, коль берешься за нож, поверь мне. Если портниха боится испортит! шелк, она никогда не скроит как следует. А шелк денег стоит! Вы же можете практиковаться на индейцах! О Президенте ты не думай. Идем лучше обедать. Конечно, он рвет и мечет после того ужасного убийства.

— Прекрати! Прекрати, а то я такое сделаю!.. Я тебя ударю! Это не убийство! Ничего тут ужасного нет! Очень хорошо, что его прикончили! Он мерзавец! Палач! Он убил моего отца! Старика убил! Одного, ночью, на пустынной дороге!..

— Ты веришь анонимным письмам? Бог с тобой. Это недостойно мужчины! Кто им верит?

— Если бы я верил анонимным…

— …недостойно мужчины…

— Дай мне сказать! Если бы я верил анонимным письмам, ты бы не оставалась в моем доме. — Барреньо лихорадочно шарил в карманах. — Не оставалась бы в моем доме. Вот. Читай.

Она побледнела — только полоска химической помады алела на ее лице — взяла бумажку и мгновенно пробежала глазами:

«Доктор, вы уш посторайтесь, утеште вашу супругу, а то видь Всадник отправилса в лучший мир. Преданые друзья».

Она протянула бумажку мужу. Осколки истерического смеха наполнили пробирки и реторты маленькой лаборатории, словно неизвестный яд, предназначенный к исследованию. В дверях стояла горничная:

— Кушать подано!

А во дворце Президент подписывал бумагу, и рядом с ним стоял старичок, который вошел после доктора Барреньо, отозвавшись на «эту скотину».

«Эта скотина» бедно одет, у него розовая, как у мышонка, кожа, жидкие, белесые волосы, мутно-голубоватые глазки и большие очки цвета яичного желтка.