Те, кто внизу. Донья Барбара. Сеньор Президент

Кармелито замолчал, а Лусардо принялся с жаром говорить, все больше воодушевляясь, как всегда, когда дело касалось насилия, царящего в льяносах.

Марисела слушала. Но тема, затронутая Сантосом, ее мало интересовала, к тому же она сердилась на него за то, что в течение целого часа он не сказал ей ни слова; вскоре она пришпорила Рыжую и, пустившись вперед, запела один из тех куплетов, которые припасены у певцов-льянеро для выражения любого чувства.

Слова куплета нельзя было разобрать, но голос звучал приятно и красиво выводил мелодию. Сантос умолк, прислушиваясь к пению. Кармелито, избавившись от горестных воспоминании, тоже слушал с удовольствием. Когда Марисела кончила куплет, он сказал:

— Да, доктор. Мы с вами неплохие укротители. Взгляните, как хорошо идет Рыжая.

III. Ребульоны {101}

Для мокрых дел — Мелькиадес, для мошенничества — Бальбино, для поручений — Хуан Примито. Правда, иные поручения, передаваемые через этого посыльного, ничем не отличались от Удара ножом.

Связной доньи Барбары — вшивый, с всклокоченной бородой — был дурачок, подверженный периодическим приступам буйства, и, несмотря на это, хитрец, умевший ловко подслушивать, подсматривать и делать из своих наблюдений точные выводы. Самос удивительное из его чудачеств заключалось в том, что он никогда не пил воды в домах Эль Миедо, и чтобы напиться где-нибудь в соседнем имении, он вышагивал по многу миль; кроме того, на крышах канеев он ставил кастрюли со странной жидкостью для птиц, которых называл ребульонами.

Из его несвязных и бестолковых объяснений можно было заключить, что ребульоны были для него как бы материальным воплощением дурных инстинктов доньи Барбары, и действительно, наблюдалась определенная связь между коварными замыслами доньи Барбары и тем, какое питье готовил Хуан Примито для утоления жажды ребульонов. Так, если сеньора замышляла убийство, Хуан Примито наполнял свои кастрюли кровью; если она готовилась к тяжбе, наливал растительное масло и уксус; если же хозяйка расставляла любовные сети будущей жертве, он готовил смесь из меда и коровьей желчи.

— Пейте, твари! — ворчал он, расставляя на крышах кастрюли. — Пейте, сколько влезет, только оставьте в покое христианскую душу.

Хуан Примито уверял, что стоило ребульонам окунуть клюв в воду, как вода превращалась в питье, которого они жаждали, и на человека, отведавшего этой жидкости, тут же распространялось зло, уготованное другому. А поскольку дьявольские птицы почти всегда испытывали жажду, то, чтобы оградить себя от возможной случайности, он не пил воды в Эль Миедо.

— Скоро опять ребульоны слетятся, — сказал он, едва стало известно о приезде в Альтамиру ее хозяина, и с того дня начал то и дело посматривать на небо, поджидая дьявольскую стаю; его кастрюли стояли наготове, он только не знал, чем придется наполнить их.

— Как дела, Хуан Примито? — посмеивались пеоны. — Не прилетели еще?

— Вон там как будто летит один, — отвечал он, глядя; из-под ладони, словно и в самом деле различал что-то в безоблачном небе.

Тем не менее пеоны Эль Миедо видели в нем скорее пройдоху, чем дурачка. Только донья Барбара, ничего не знавшая об этих чудачествах, считала Хуана идиотом.

Наконец однажды вечером Хуан Примито провозгласила!

— Прилетели ребульоны! Пресвятая дева Мария! Гляньте-ка, ребята, на эту стаю черных тварей — все небо затмили.

Пеоны понимали, что смотреть нужно не на небо, а на донью Барбару — она возвращалась из селения после разговора у ньо Перналете, и ее нахмуренное чело пересекала гневная складка.

Несколько последующих дней то ли по глупости, то ли из хитрости, — он сам не знал, где кончалось одно и начиналось другое, — Хуан Примито, то и дело краем глаза поглядывая в лицо доньи Барбары, с упорством и старательностью идиота вел наблюдения за полетом фантастических зловещих птиц, чтобы угадать их желание.

«Что потребуется тварям на этот раз? Масло и уксус? Нет, не похоже. Когда в мыслях тяжба — в руках поземельная опись. Этот полет нам хорошо знаком… Мед и желчь? Если так, то ребульоны должны бы кувыркаться и порхать в воздухе, а они — вон какие молчаливые… Гм! Уж не за кровью ли они летят к нам?»

И он без устали бегал то к луже крови, туда, где убивали предназначенный на мясо скот, то к гнездам диких пчел, то в лавку за маслом и уксусом. По мере того как время шло, а со лба доньи Барбары все не исчезала жесткая складка, мания Хуана Примито превращалась в настоящее бешенство.

Такое же бешенство нарастало и в душе доньи Барбары. Злое отчаяние охватывало ее при мысли, что она не сумела заставить навсегда умолкнуть уста, произнесшие первую в ее жизни угрозу: «Если в течение восьми дней сеньора не удовлетворит моей просьбы, я подам на нее в суд».