Те, кто внизу. Донья Барбара. Сеньор Президент

— А… Теперь ты видишь, что тебе тоже стоит сменить одежду, а то к тебе и прикоснуться противно.

— Мне чистую одежду? Зачем? Это тебе есть для кого наряжаться. Сильно он тебя любит? Скажи по совести.

— Не болтай ерунды, Хуан Примито, — возразила она и снова залилась краской.

Но теперь совсем по другой причине зарделись ее щеки и засветились мягким светом прекрасные глаза.

— Н-да! — протянул дурачок. — Я все знаю, не хитри.

Мариселе хотелось возражать, чтобы он сказал еще что-нибудь приятное, но Хуан Примито продолжал:

— Мне птичка сказала, она носит мне вести.

Она быстро нашлась:

— Ребульон?

И вдруг машинально произнесенное слово натолкнуло ее на страшную мысль. Она сразу стала серьезной и строго спросила:

— Что, ребульоны слетаются там?

Слово «там» она употребляла, когда приходилось говорить о матери, которую она никак не называла.

— И не говори! — сокрушенно подтвердил Хуан Примито. — Житья от них нет. Целый божий день кружат над канеями. Пресвятая дева Мария! Я прямо с ног сбился, никакого сладу с проклятыми. Кажется, так бы вот бросил все да удрал сюда к тебе, но не могу. Кто тогда будет сторожить ребульонов и готовить им питье? Ведь если их вовремя не напоить, тут, знаешь… А, черт возьми! Ты и не представляешь, какие они, эти ребульоны. Такие вредные твари, радость моя, такие вредные!

— И чем ты поил их на этих днях? — допытывалась Марисела, охваченная тревогой.

— Кровью, детка, — радостно заулыбался дурачок. — Подумать только, кровь пьют! И как им не противно, а? Перед тем как идти сюда, налил им полные поилки. Сейчас они, должно быть, уже напились вволю. — И тут же: — Да, не забыть бы. Дохтур Лусардо дома? У меня к нему наказ от сеньоры.

Этот неожиданный переход, эта хитрость, посредством которой Хуан Примито обычно предупреждал адресатов доньи Барбары о намерениях, которые он ей приписывал, заставили Мариселу содрогнуться.

— Когда ты бросишь это глупое занятие? — вспылила она. — Убирайся отсюда немедленно!

В эту минуту к ним подошел Сантос Лусардо, стоявший поблизости и слушавший их разговор.

— Подожди, Марисела. Говорите, Хуан Примито, с каким поручением вы пришли ко мне?

Хуан Примито обернулся с наигранным удивлением — он давно догадался, что человек, наблюдавший за ними из галереи, и есть Лусардо, — и, теребя всклокоченную бороду, изложил все точь-в-точь как велела донья Барбара.

— Передайте ей: в Темной Роще, завтра на рассвете, я буду со своими людьми.

Сказав это, Лусардо повернулся и вошел в дом.

Марисела молча выжидала, пока Сантос уйдет — ей не хотелось, чтобы он слышал то, что ей нужно было сказать Хуану Примито, — и дурачок, видя, как она подавлена, попытался успокоить ее:

— Не бойся. На этот раз ребульоны ничего не сделают. Они уже напились крови досыта.

Но она схватила его за плечи и принялась яростно трясти:

— Слушай, что я тебе скажу: если ты еще хоть раз придешь сюда с поручением оттуда, я спущу на тебя собак.

— На меня, радость моя?! — в страхе и обиде вскричал он.

— Да, на тебя. А теперь — марш отсюда! Убирайся, проваливай!

Хуан Примито возвращался в Эль Миедо глубоко опечаленный: вот как простилась с ним его ненаглядная девочка, а он-то летел в Альтамиру, радуясь, что снова увидит ее! Разве не добра он хотел, рассказывая о ребульонах и о крови и тем самым предупреждая Лусардо об опасности?

Но обида понемногу рассеялась. Придя в Эль Миедо, он передал донье Барбаре слова Лусардо и с восхищением принялся рассказывать о Марнселе:

— Поглядели бы вы на нее, донья! Прямо не узнать. Красавица, да и только! Глаза — оторваться невозможно, красивее, чем у вас, донья. И чистенькая такая, смотреть приятно. Одел ее дохтур с ног до головы, и все новое. Должно, приятно мужчине иметь у себя в доме такую красавицу, а, донья?

Донью Барбару никогда не трогали разговоры о Мариселе, она не испытывала к ней даже той инстинктивной любви, какую испытывает самка к своему детенышу; но если слова Хуана Примито не вызвали в ее сердце материнского чувства, то они вызвали неожиданно бурную женскую ревность.

— Довольно. Это меня не интересует, — оборвала она некстати разболтавшегося посыльного. — Можешь идти.

Если бы Хуан Примито задержался еще немного, он понял бы, чего хотели на этот раз ребульоны.

IV. Родео

До поздней ночи обсуждали альтамирские пеоны удивительную новость. Впервые донья Барбара дала себя в обиду, и, когда на следующее утро пеоны седлали лошадей, готовясь к выезду, Антонио посоветовал:

— Не мешает захватить револьверы. Как знать, может, сегодня не только со скотом воевать придется.

— Револьвер-то я свой в залог отдал, — отозвался Пахароте. — А вот наконечник копья суну под седло на всякий случай. Он хоть и невелик, но все же не меньше четверти будет, а вместо древка — рука, она у меня длинная!

В таком настроении пеоны во главе с Сантосом Лусардо, не дожидаясь рассвета, отправились в Темную Рощу.