Те триста рассветов...

Стараясь не причинить боли, через двадцать минут меня затолкали в кабину, и мы взлетели. Земля едва проглядывала сквозь разрывы низких облаков. Обширные участки, покрытые снегом, чередовались с серыми пятнами лесов, частых населенных пунктов, множеством дорог и рек, наполовину еще скованных льдом. Чужая, насторожившаяся земля…

После взлета Ельсуков убрал шасси и сразу же перевел самолет в набор высоты. Тут же, как приведения, словно возникнув из пустоты, появились две пары истребителей «Аэрокобра» с подвешенными на консолях дополнительными баками. Истребителям сопровождать нас весь полет, охраняя от атак противника. Невольно подумалось: «Четыре истребителя на одного разведчика?… Удивительная щедрость начальства! В январе, когда погибли три наших экипажа, на всю эскадрилью приходилась лишь пара «маленьких». Впрочем, такой эскорт к чему-то обязывает», - решил я. В штабах ждут от нашего полета серьезных результатов…

На цель мы решили зайти с севера. Для этого надо было углубиться в море километров на 30-40, развернуться и на большой скорости появиться внезапно над портом и городом Гдыней. «Особое внимание обратить на район Сопота. [175] Непременно сфотографировать там систему обороны…» - такие указания дал нам уже перед самым взлетом начштаба Шестаков. Я посмотрел на карту: Сопот как Сопот - вот он, маленький городишко на берегу моря между Гдыней и Данцигом. Его не обойти, лежит точно по маршруту. И тут мы вдруг поняли дерзкий замысел командующего фронтом: стало быть, нашим войскам предстояло нанести рассекающий удар двумя армиями по Данцигскому оборонительному району, разорвать оперативно-тактическую связь между крепостями и уничтожить их по одной!… Стала понятна и экстренная срочность вылета, и то, что разведку эту поручили не рядовому летчику, а опытнейшему Ельсукову.

…Высота 6000 метров. Холодно. У кислородной маски белым пухом намерз иней. Особенно мерзнет раненая нога. Первыми не выдерживают молчаливые истребители:

- Бомбер, хватит карабкаться вверх! Что там делать?… Ельсуков ухмыльнулся:

- Слыхал, штурман? Курочки наши с яичками замерзли. Вниз хочется…

- Гриша, они правы. И нам такая высота над целью ни к чему.

- Добро, штурман…

Внизу в разрывах облаков проплыл плавный изгиб Вислы. Значит, прошли Холм. Река теперь останется справа. Она впадает в Данцигскую бухту в тридцати километрах восточнее города, но к нему прорыт широкий канал. На всякий случай запоминаю, как он выглядит по карте, да так увлекся расчетами, что прозевал появление моря.

- Чего молчишь? - спросил Ельсуков. - Смотри - море!

Под самолетом проплывала широкая желтоватая полоса пляжа, а за нею, сливаясь с серым горизонтом, раскинулась тусклая, пропадающая вдали равнина Балтийского моря. Я почему-то представлял все моря неизменно голубыми, густо-синими, на худой конец зеленоватыми, но никак не желто-серым, бьющим о пустынный грязноватый берег. Мрачную картину дополнили два разбитых полузатопленных корабля, выброшенных на берег.

- Мрачновата лужица, - буркнул Ельсуков, не любивший летать над большой водой.

Однако сравнением морей долго заниматься нам не пришлось. Впереди и чуть ниже самолета неожиданно частой серией разорвалось около десятка зенитных снарядов. Такой плотности огня я не встречал. Посмотрел по сторонам [176] и понял, в чем дело. Немного правее нашего курса на юго-восток шел большой военный корабль.

- Крейсер бьет, уходи влево! - дал команду Ельсукову.

Он тут же резко накренил самолет и со снижением, набирая скорость, вышел из-под обстрела. Истребители под огнем несколько отстали от нас, но затем снова заняли свои места, увеличив дистанцию и интервал, чтобы не представлять собой компактную цель.

С момента встречи с кораблем наш полет проходил почти под непрерывным обстрелом. И чем мы были ближе к объекту разведки, тем он становился интенсивнее - не хотели немцы пропускать разведчиков к своим тайнам. Ельсуков маневрировал. На высоте немногим более 4000 метров мы вышли к Данцигской бухте. Сколько же там собралось кораблей!… И все били по нашему «Бостону». Порой казалось, что самолет летит по осколкам снарядов. «Аэрокобры» от нас не отставали, хотя им тоже доставалось. Иной раз близкий разрыв разбрасывал их по сторонам, словно воробьев.

Наконец впереди в серой дымке показался большой город-порт. Это Гдыня. У его причалов и на рейде было такое же столпотворение кораблей. Огонь заметно усилился, хотя казалось, что он уже достиг предела.

Через прицел вижу, как от причалов, оставляя пенные следы, бросились по сторонам несколько катеров, стал неуклюже разворачиваться большой пароход.

- Боевой! - кричу Ельсукову, и самолет сразу же перестает раскачиваться, нырять под разрывы, шарахаться в стороны. На щитке командного прибора мерно мигает зеленая лампочка, считая отснятые кадры. Я тоже занимаюсь счетом, но не снимков, а кораблей: запоминаю класс, расположение на рейде и у причалов. То же делают радист и стрелок. На земле мы сравним наши наблюдения.