Те триста рассветов...

Николай переступал с ноги на ногу, ему нечего было сказать. А вопрос был задан неспроста. Все мы знали, что у Плеханова не зажила рана, полученная еще в июльских боях на Курской дуге. Тогда Николай со штурманом Павг лом Булахом удачно вышли на цель и разрушили наспех построенный отступающими немцами мост. На выходе из атаки экипаж попал в лучи прожекторов и под огонь зениток. Два снаряда почти одновременно взорвались у борта самолета. Машина вошла в спираль. От взрыва Николай потерял сознание, а Булах с оторванным пальцем на правой руке отчаянно пытался выровнять падающий самолет. Когда до земли оставались всего десятки метров, Николай очнулся и помог штурману вывести машину из губительной спирали. Он обливался кровью, в ноге торчали снарядные осколки. Не в лучшем положении был самолет: тросы элеронов перебиты, из бензобака хлещет бензин, лоскуты сорванной [84] с фюзеляжа перкали длинными лептами полоскались вдоль бортов. Как дотянул до аэродрома, как посадил машину, Николай помнил плохо. Едва самолет коснулся земли, он вновь потерял сознание…

Два с половиной месяца Николай лечился в армейском госпитале. Вернулся в полк с едва поджившей раной. Полковой врач был категоричен: «Недолеченное, запущенное ранение, преждевременные нагрузки. Не будешь лечиться - ногу к черту потеряешь. Летать запрещаю». Николай улыбался, кивал головой, соглашаясь с медиком, но летать правдами-неправдами все же ухитрялся.

Вот и сегодня младший лейтенант Плеханов стоял в строю шестерых, с невинной улыбкой глядя на командира полка. Слева от него переминался с ноги на ногу Борис Золойко. справа покашливал в кулак Аркаша Чернецкий - преданные друзья, великолепные летчики, всегда готовые прийти на помощь друг другу.

Первым открыл рот Золойко:

- Товарищ командир, разве это боевая работа? Аэроклубовские полеты: взлетел, сел - и все дела. Даже высоту не надо набирать.

- Вас не спрашивают, младший лейтенант Золойко.

Умолк Золойко - тут же подал голос Чернецкий:

- Мы Плеханова подстрахуем, товарищ командир. Не будет норму выполнять - поможем. Дело житейское…

- Я, товарищ командир, с этой чертовой ногой летать разучусь, - подал голос Плеханов. - А здесь такая удача: днем потренироваться, а уж ночью летать по-настоящему.

Командир полка едва успевал поворачивать голову, слушая эту великолепную троицу.

- Безобразие, слова не дадут сказать. Совсем развинтились. Начальник штаба, ставь задачу! Штурман, рассчитать маршрут.

Командир исподлобья посмотрел на Плеханова, махнул рукой:

- Ладно, пусть и этот летит. Но смотри у меня, младший лейтенант Плеханов. И вы тоже, друзья неразлучные… - Он погрозил нам пальцем и зашагал к штабной палатке. По его глазам, легкой походке, даже по развевающимся полам шинели не трудно было догадаться - «батя» доволен нашим боевым настроем.

На западе почти без перерыва гремела артиллерийская канонада. Высоко в небе, поблескивая на солнце алюминиевыми боками, кругами ходила «рама» - двухфюзеляжный [85] немецкий разведчик и корректировщик. За лесом в приднепровских лощинах и плавнях еще стоял утренний туман.

Вскоре из-за кустов выкатились две полуторки, доверху загруженные ящиками. Пехотный майор, придерживая на боку планшетку, подбежал к нашим самолетам.

- Здравствуйте, товарищи летчики! - на ходу заговорил он. - Долго разъяснять некогда. Немцы там, за Днепром, прижали ребят к самому берегу, вот-вот сбросят в реку. Боеприпасов у них в обрез. Так что надежда только на вас. Помогай, авиация!

- Давай, майор, твои ящики, - перебил его Мамута, - и покажи, где садиться.

На моей карте-пятисотметровке майор ткнул пальцем в район восточнее Лютежа:

- Вот здесь. Десантники дадут белую и красную ракеты. Больше ничего сказать не могу, там не бывал.

Слова майора ничего не прояснили. Размеры посадочной площадки, подходы, грунт - все это, как говорят, оставалось за кадром. В штабе стрелковой дивизии на мою карту нанесли примерные границы обороны десанта. Это было все, чем могли нам помочь штабисты.

Выход оставался один: слетать и посмотреть что к чему, прежде чем выпускать в полет груженые машины.

Летчики встретили мое решение с недоумением: зачем тратить дорогое время, подвергать себя лишней опасности. А с посадкой сами как-нибудь разберемся. Но предостережения об опасности на войне мало чего стоят, когда речь идет о судьбе боевого задания. Опасность подстерегает повсюду.

Через несколько минут мы с Олегом Петровым были уже в воздухе. Он разогнал машину над самой водой и выскочил на северный фас плацдарма. Бреющим полетом среди артиллерийских разрывов мы прошли вдоль берега, и я убедился, что самолетам можно садиться лишь в одном месте. Непригодным оказалось как раз то место, на которое все мы поначалу нацелились - здесь был довольно глубокий овраг, петлей уходивший на север. После посадки по свежим впечатлениям я набросал схему прибрежной полосы, сделал необходимые расчеты и познакомил с ними ребят.