Те триста рассветов...

Майор Карпенко о энергией и знанием дела взялся за подготовку полка. Помню, он во всем был впереди. В классах, на стоянках самолетов, на сборочной площадке, на командном пункте - везде этот энергичный человек создавал атмосферу оптимизма, вносил бодрость и деловое настроение. Он первым в полку самостоятельно поднял в воздух новый самолет, первым начал и с высокой оценкой завершил программу боевого применения. Словом, нам было на кого равняться.

Штаб полка, как и прежде, возглавлял майор В. Шестаков, партийно-политической работой руководил майор П. Кисляк. Номер нашего полка остался прежним, но это уже был далеко не тот полк, который досаждал немцам ночными ударами. Теперь 970-й Городище-Сталинградский бомбардировочный авиаполк нес на своих крыльях славу Сталинграда и Курской дуги, имея при этом многократно возросшую ударную силу.

В последних числах ноября 1944 года настал долгожданный день: сорок боевых машин поднялись со взлетной полосы Туношного и взяли курс на запад. Когда морозным днем полк пролетал над северо-западными пригородами Москвы, сквозь дымку, размывавшую контуры города, мы увидели его площади, улицы, гигантскую петлю Москвы-реки, на мгновение сверкнувшие позолотой купола московских храмов. Москва словно благословляла нас…

И вот Белосток. Один из исторических центров многострадальной Польши. Город поразил почти полным отсутствием обычной городской жизни, запущенностью улиц, развалинами. Он словно насторожился и притих в ожидании [101] нового поворота в своей судьбе. Темно-серые шпили старинных костелов вонзались в хмурое небо, будто символизируя непокорность народа. Ночами на окраинах города слышалась стрельба. Не всем нравился приход советских войск в Польшу.

Но жизнь брала свое, и вскоре поляки стали принимать нас со свойственным им радушием, как освободителей и друзей. В костелах отслужили молебны по случаю изгнания врага, улицы все больше наполнялись людьми. Открылись небольшие лавочки, кафе, зазвучала музыка. Белостокские мальчишки - барометр городского настроения - восторженно ходили за нами, а случалось, и девушки смотрели нам вслед.

В свою очередь, и мы старались установить с жителями Белостока дружеские отношения. В полку побывала делегация польских рабочих и железнодорожников. Весело и непринужденно прошел концерт самодеятельности. Наши полковые артисты не особенно блистали мастерством, но всякий раз в их адрес раздавались аплодисменты, поскольку мы пели и плясали от души, по-русски.

Все чаще завязывались беседы. Любопытство поляков к нашей стране, армии, интерес к планам окончательного разгрома Германии был велик. Но иногда наши друзья задавали вопросы, которые повергали нас в изумление. Многих поляков, например, интересовало, не станем ли мы с началом весны насаждать на польской земле колхозы, не закроем ли лавочки и костелы. Помню, один хмурый, заросший щетиной немолодой поляк деловито спросил меня, в каком порядке жители города будут направляться в Сибирь - на перевоспитание…

Однажды мы с Лайковым и штурманом Колей Рачковским шли по центральной улице Белостока. Стоял пасмурный, хмурый день. Воздух, пропитанный зыбкой сыростью, казалось, вот-вот изольется дождем или снегом. Улица была почти безлюдной. По обе ее стороны стояли холодные серые дома, лавочки с разбитыми витринами, на которых лежал мокрый снег.

На углу большого каменного дома, увитого плющом, на ящике из-под снарядов сидела старушка. Вид у нее был жалкий. Туман пропитал влагой шерстяной платок и черное мужское пальто с бархатным воротником, мокнувшее фалдами в лужице растаявшего снега. Старушка продавала с лотка пустые бутылки, пробки, пуговицы, какие-то ржавые болты, негодный взрыватель от немецкой мины и другую никому не нужную рухлядь. [102]

- Торговля бьет ключом, - сказал Николай, с состраданием глядя на необычную торговую точку.

Старушка подняла голову на голос, и глаза ее оживились:

- Прошу, пане офицера. Пшепрашам…

Старые щеки ее затряслись, и она пальцем, торчащим из порванной перчатки, начала предлагать нам свой жалкий товар.

- Дзенькую, пани, дзенькую, - ответил Рачковский, немного знавший по-польски, и положил на лоток несколько злотых. Старушка была смущена. Она что-то забормотала, ловко засовывая деньги за пазуху, развела руками, вновь предлагая взять что-нибудь из своего товара.

Мы тронулись было дальше, но тут же остановились - из снарядного ящика старушка вдруг извлекла какую-то растрепанную книжку и, подняв ее над головой, крикнула нам вслед:

- Русска нова, русска мова, прошу, панове!

В руках она держала подшивку старых журналов «Нива» и несколько десятков листков под названием «Голос Белостока» - небольшой газеты, издававшейся, как потом выяснилось, типографией Пружанского на русском языке еще до революции, когда польские земли, в том числе Белосток, входили в состав Российской империи. На первом листке «Голоса» стояла дата - 21 июля 1914 года.

- Берем, - сказал я и положил на лоток еще несколько злотых.

- Зачем тебе это старье? - спросил Лайков.

- Потом объясню.