Те триста рассветов...

Утром мы встали рано. По фронтовой привычке я глянул на небо. Сквозь редкие облака светились голубые просветы. Легкий морозец сковал землю. За окном стояла тишина раннего зимнего утра. Сейчас бы только летать! Я перевел взгляд на наш самолет, приткнувшийся к стоянке истребителей, и обомлел, не веря своим глазам: бомбардировщик стоял, как положено, уверенно опираясь на три колеса - без вчерашнего крена.

Мы с Лайковым одолели расстояние до стоянки в темпе заправских спринтеров.

- Товарищи командиры, - доложил радостный Дусманов, - неисправность устранена. Через полчаса можно взлетать.

- Где взял запаску?

- Бог послал, товарищ командир, - еще больше расплылся в улыбке механик.

- Не Дури, Владимир Ильич, говори серьезно.

Хитер и сметлив татарин Володя Дусманов. До полуночи он ломал голову, как помочь беде. Ноги сами принесли к поврежденному «Бостону». Походил вокруг самолета, как кот вокруг горячей каши, так ничего и не придумав: самолет лежал на фюзеляже с убранными шасси, без мощного крана его не поднимешь. Хотел было несолоно хлебавши топать к своей машине, как вдруг поймал себя на мысли, от [120] которой сразу стало жарко. Как же он, опытный механик, сразу не догадался! Разбудил друзей-механиков, стрелка-радиста, рассказал им задумку - у тех и сон пропал от идеи хитрого Дусманова. Раздобыли лопаты, подсвечивая фонариком, вырыли под правой мотогондолой аварийного само-{1}лета яму приличной глубины, вручную создали давление в гидросистеме и увидели, как легко стойка с исправным колесом вывалилась в яму и даже стала на замок. Хотели было крикнуть «ура», но Дусманов не дал:

- Тихо! Чего радоваться? Грабежом занимаемся, чужую машину раздеваем.

Ему возразили:

- Во-первых, не чужую, а родной 327-й дивизии, а во-вторых, самолет весь в дырках, его до винтика разбирать надо, так что колесо - пустяк!

Себя- то мы убедили, а вот как комендант к нашей инициативе отнесется, трудно было сказать. Но и здесь разум и логика взяли верх. Поначалу Сапунов, конечно, распалился:

- Вы что, с ума посходили?! Кто позволил? Что я следователю скажу?

- Дался вам этот следователь! Ему-то какое дело до колеса с аварийной машины, которую неизвестно, восстановят ли до конца войны? А потом, товарищ подполковник, стоит ли вам почти целый полк кормить, ожидая колесо для нашей машины. Не меньше ведь недели пройдет, а может, и больше.

Последний довод сразил коменданта.

- Ну, друзья-авантюристы, под вашу личную ответственность! - нашел он давно оправданный ход. - Я не разрешал. А яму зарыть, землю разровнять.

Штурмовики, которые должны прилететь в одиннадцать часов, пока молчали. Стрелок-радист Снегов сидел у радиостанции в самолете, прослушивая волну взаимодействия. Шло время. Мы пристроились на моторных чехлах под крылом «Бостона». Вверху над нами еще сильнее разлилась голубизна зимнего погожего неба, подернутого высокими перистыми облаками. У меня какое-то особое чувство к этим облакам. Они делают небо и выше и просторней. Своими тонкими нитями, едва заметными полосками и гребешками перистые облака создают необыкновенно глубокую загадочную перспективу. Глядя на них, особенно остро ощущаешь бесконечность и необъятную ширь небосвода, который с неизъяснимой силой влечет к себе, будоражит воображение, повергает в сладкую задумчивость. У меня всегда было желание [121] достигнуть перистых облаков, а когда это случалось, я видел тонкий невесомый слой туманных струй, быстро несущихся навстречу, и возникало ощущение волшебных и необыкновенно легких, как тюль, занавесей, открывающих путь в темное холодное небо, куда лететь уже не хотелось. Лайков вдруг вспомнил:

- Позывной в Бобриках не забыл?

- Позывной и волна записаны. Наши данные танкисты знают.

Речь шла о радиостанции танкового корпуса, данные которой перед вылетом в Шаталово нам дали штурман Белонучкин и начальник связи для переговоров на случай ухудшения погоды.

- Что-то тихо на аэродроме. Ты не находишь?

- Нахожу. Более того, посмотри налево, метеобогиня топает. Торопится, чую, неспроста.

К самолету подошла девушка-метеоролог. Как она была хороша! Румянец от бодрого морозца, свежесть и какая-то воздушная легкость так и струились от этого миловидного создания. Волнистые локоны, подобранные под шапку, открывали ее нежную шею, и мне невольно подумалось: каким образом это создание умудряется цвести среди мрачных развалин, неустроенности разрушенного аэродрома, когда под бомбами приходится месить грязь задубевшими солдатскими кирзачами, жевать отвратную пшенку-концентрат, переносить все тяготы и лишения войны наравне с мужчинами?…

Девушка- метеоролог скользнула взглядом по нашим заинтересованно-скептическим лицам и обратилась к Лайкову:

- Товарищ старший лейтенант, штормовое предупреждение. С запада идет глубокий циклон. Вага вылет откладывается до особого распоряжения. Вот «кольцовка».

- Кто приказал? - рявкнул Лайков, которого словно пружиной подбросило.

- Подполковник Сапунов. Распишитесь.

Великолепные глаза метеобогини остановились в ожидании на лице нашего командира.