Те триста рассветов...

- Почему молчите, «Малина»? Указание лидера подтверждаю. Выполнять приказ неукоснительно. В пятидесяти километрах от точки посадки вас встретят истребители прикрытия. Желаю удачи. Я - «Причал-один». Как поняли, Гладких?…

«Причал» - это Сапунов. Вовремя подключился комендант. Значит, не побоялся ответственности.

- Вас понял, «Причал-один»! - отозвался Лайков и накренил бомбардировщик, подворачивая к колонне штурмовиков.

Мы прошли вдоль строя шестерок, чтобы летчики «горбатых» хорошо рассмотрели лидера, его необычную компоновку с высоко торчащим килем, окраску, бортовой номер.

- Послушай, бомбер, а какие «мессеры»? - Гладких задал, очевидно, мучивший его вопрос.

- Мы же к фронту летим, разлюли твою малину!…

- Вас понял, - разочарованно протянул штурмовик, не решаясь уточнять ситуацию. Он понимал, что немцы во всю прослушивали фронтовой эфир.

Полет проходил привычным для экипажа ритмом. Лайков подобрал нужные обороты двигателям, сравнял скорость нашей машины со скоростью штурмовиков и готов был выполнять мои команды. Я тем временем рассчитал параметры полета по ветру, пойманному над обширными белорусскими лесами. Он дул с юго-запада, сильно смещая всю нашу группу от маршрута вправо. Восстановить место самолета труда не представляло. Поставил нос самолета на радиостанцию - стрелка на нуле. Настроился на другую радиостанцию, щелкнул тумблером - готов азимут с точностью до градуса. Два пеленга, проложенных на карте, - и в точке пересечения твое место. Просто, быстро, точно. Молодцы американцы!…

Трудная и непривычная работа свалилась на плечи стрелка-радиста Снегова. Он лежал на дюралевом полу своей кабины, время от времени пересчитывая штурмовиков. Поначалу они терялись на фоне земли, как стрекозы над болотом, [125] и тогда Снегов метался по кабине, заглядывая в иллюминаторы, высовывая голову под колпак пулеметной турели, пока не находил все самолеты. Но скоро он приспособился к своему положению, стал больше наблюдать за последней, замыкающей шестеркой, способной отстать и раствориться в дымке.

Полет складывался удачно. Мы это чувствовали. Лайков принялся мурлыкать какой-то мотивчик, задавать благодушные вопросы механику Володе Дусманову, лежащему на животе позади командира, стрелку-радисту Снегову, пересчитывающему штурмовики.

- Товарищ командир, - это голос Дусманова, - прибавьте правому оборотиков сто пятьдесят - двести.

- Зачем?

- Уравнять с левым.

- Не могу: правый лучше тянет. Прибавлю - будем боком лететь, и «горбатые» отстанут. Вот когда сядем, ты и добейся, чтобы левый тянул, как правый.

Пауза, какой-то мотивчик довоенной песни, затем опять вопрос:

- Снегов, как ведомые?

- Топают, как миленькие, товарищ командир.

- С Белостоком связался?

- Нет, рано еще.

Наконец очередь в переговорах доходит до меня. Пройдена уже большая часть пути. Обычно Лайков старается на тревожить штурмана, полностью доверяя ему. Но сейчас я порчу командиру настроение.

- Штурман, чего притих?

- Думаю.

- Хорошее дело. Над чем, если не секрет?

- Разве не видишь? Весь горизонт заволокло.

- В первый раз, что ли, фронт пересекать?

- Тогда были одни, а сейчас хвост сзади.

Пауза.

- Выходит, права девчонка-метеоролог?

- Выходит…

Высокие перистые облака, так радовавшие в Шаталово, быстро уступали место сплошной темно-серой пелене, уходящей за горизонт. Потемнела земля, погасли ее зимние краски. Вокруг все поникло, сделалось тусклым, унылым, туманным. Наверно, никто, кроме летчиков, не встречает непогоду с такой затаенной тревогой, никто так не печалится, опускаясь с солнечной высоты в омут облаков и туманной сырости. [126]

Но пока что нижний край облачности нависал с высоты около километра, лишь редкие клочья их мелькали ниже. И все же штурманское чутье, выработанное сотнями полетов, уже било тревогу: впереди ждет резкое ухудшение погоды. Мелькнуло воспоминание о прекрасном метеорологе, так точно предсказавшем непогоду, прищуренные глаза Сапунова, призывавшего к благоразумию. А в следующее мгновение все мы словцо сорвались с края пропасти. Лидер и штурмовики вдруг услышали неуверенно брошенную фразу:

- «Малина-десять», к нам пристраиваются два истребителя. Прикрытие, наверно…

В тот же миг, перекрывая голос говорящего, ударила тревожная скороговорка Снегова:

- Командир, штурмовиков атакуют «мессеры»!

«Вот это прикрытие. Быстро объявились…» - успел я подумать в то время, как земля, облака, лес стали опрокидываться, становясь вертикально, колом. Это Лайков вводил бомбардировщик в глубокий крен. Его палец уже давил на кнопку передатчика:

- «Малина-десять», вас атакуют истребители противника. Все за мной! Не отставать, держаться… Атакуют «мессеры»! Я - «Факир».

- Не понял… - растерянно протянул Гладких.

- Поймешь - поздно будет! - заорал Лайков. - Выполняй команду, «Малина»!

У Снегова померкло в глазах от внезапной перегрузки. Он лежал лицом вниз и никак не мог оторвать голову от пола. Штурмовики резко ушли куда-то в сторону, под бомбардировщик. Но через несколько секунд они вновь появились - с глубоким креном «илы» неслись за лидером. Только две шестерки куда-то исчезли.