Театр эллинского искусства

Скажи мне, Солон, для чего юноши проделывают у вас все это? Одни из них, перевившись руками, подставляют друг другу ножку, другие давят и вертят своих товарищей, валяются вместе в грязи и барахтаются в ней, как свиньи. А между тем сначала, как только они разделись, ведь я сам это видел, они жирно намазались маслом и совсем мирно по очереди натирали друг друга; потом, неизвестно, что случилось, они стали толкать друг друга и, наклонившись, начали сшибаться головами, как бараны. И вот один из них, схватив другого за ноги, бросает его на землю, затем, наседая на него, не позволяет поднять голову, толкая его обратно в грязь; наконец, обвив ногами живот и подложив локоть под горло, душит несчастного, а тот толкает его в плечо, как мне кажется, умоляя, чтобы первый не задушил его насмерть. Хотя бы ради масла избегали они пачкаться, — нет, они вымазались так, что масла от грязи совсем не стало видно, все оказались в поту и представляют очень смехотворное зрелище, выскальзывая из рук подобно угрям.

Другие же делают то же самое во дворе на чистом воздухе, только уже не в грязи, но, набросав в яму много песку, они сами охотно посыпают себя им, как петухи, для того чтобы труднее было вырываться из рук, так как песок, по-видимому, делает тело менее скользким и дает возможность прочнее ухватиться за сухое тело. (…)

И вот, мне хотелось бы знать, чего ради они так поступают: по-моему, все это похоже на безумие, и нелегко будет разубедить меня, что люди, поступающие так, не сумасшедшие[722].

^{Ил. 332. Мастер Андокида. Амфора. Ок. 520 г. до н. э. Выс. 58 см. Берлин, Государственные музеи, Античное собрание. № F 2159}

На берлинской амфоре, расписанной около 520 года до н. э. Мастером Андокида, необузданному своеволию Геракла, на аверсе пытающегося отнять у Аполлона дельфийский треножник, противопоставлена на реверсе тренировка атлетов в палестре (ил. 332). Слева здесь стоит очень затейливо причесанный юный щеголь, одетый в роскошный гиматий, оставляющий открытой половину груди. Держа длинный хлыст и вдыхая аромат большого цветка, он не сводит глаз с двух пар обнаженных борцов (древнегреческое «гимнóс» означает «нагой»). Его называют то судьей, то, чаще, тренером, но, по-моему, для таких ролей он слишком юн, да и ведет себя, как праздный зритель, а не знаток атлетики. Предположение, что он олицетворяет Пайдейю, было бы ближе к истине, не будь эта фигура мужской. Слишком уж он похож на Аполлона в сцене борьбы за треножник, чтобы не предположить, что на реверсе Мастер изобразил его же, но на сей раз в роли куратора эллинского воспитания, незримо воодушевляющего атлетов. Если так, то его хлыст — атрибут дисциплинарного контроля, а наслаждение ароматом цветка — знак удовлетворенности тем, как эллины используют досуг. На аверсе амфоры симпосиасты видели пример недостойного применения силы, на реверсе — достойного.

В обеих парах борцов один молод, другой зрелого возраста. Под ручками амфоры притаились зайцы, которые часто встречаются в вазописи в качестве любовного подарка. Вполне вероятно, что старшие атлеты — эрасты, младшие — эромены.